Пастыри. Четвертый поход
Шрифт:
Эффект превзошел все ожидания Торлецкого. Незнакомец резко дернулся в сторону, оба его глаза распахнулись в беззвучном крике, а на голом черепе, там, куда угодил приклад «Кедра», появился быстро багровеющий дымящийся рубец.
– А-а-а-а, сударь! Такое вам не по нраву! – оскалил в жесткой усмешке желтые зубы Торлецкий и приговаривая: «Умеючи и ведьму бьют!», принялся наносить голому визитеру удар за ударом, для удобства перехватив автомат за короткий ствол.
Впрочем, долго торжествовать победу графу не пришлось. Покрытый жуткими рубцами, шатающийся и дымящийся, словно
Поднырнув под рукой Торлецкого с зажатым в ней «Кедром», он крепко обхватил графа, прижался к нему – оба его мерзких маленьких рта-глаза забормотали:
– Шила врага шамому дорога... Пришошусь выпью, вше выпью... Вышошу дошуха, как паук муху...
Федор Анатольевич почувствовал, как словно миллионы крохотных комаров вонзили в него свои хоботки. Она хотел оторвать Одноглазого от себя – но руки повисли плетьми. Он хотел крикнуть – но не нашел сил даже на то, чтобы открыть рот. Грязно-белый потолок лестничной клетки закружился у него перед глазами, «Кедр» выпал из пальцев, повиснув на зацепившемся за карман плаща прикладе, и на графа навалилась мутная, душная мгла...
Яна шла, как во сне. Теплый и ласковый материнский голос, что услышала она впервые в вип-апартаментах Рыкова, постоянно был с ней. Он пел девушке колыбельные, рассказывал сказки, читал стихи, и Яна растворилась в его нежных интонациях. Она почти ничего не видела и не слышала вокруг себя, и самое главное – ее ничего не интересовало.
Слушать этот голос, расслабленно плыть куда-то под его чарующие звуки – в этом и был главный смысл жизни. Поняв это, Яна Коваленкова больше не сопротивлялась, лишь шептала вслух наиболее понравившиеся ей стихи:
Мухоловкой-ящеркой прошуршу по стенке,Обдеру о край стекла голые коленки.Затаюсь одна, в тиши, в темной теплой норке.Нарисую письмецо на арбузной корке.Бьется рыбкой хвостик мой в чьей-то лапке цепкой.А я новый отращу, прицеплю прищепкой!Пошурую коготком в глубине замочка,Дверью скрипну – и уйду. До свиданья, точка!Яна не обращала внимания на то, что происходит вокруг, и все то время, пока она в сопровождении Рыкова, Дехтяря и Константина ехала в электромобиле, пока поднималась по лестнице, ее совершенно не занимал вопрос – куда и зачем ее везут и ведут.
Когда до холла, в котором ждали Громыко и Илья, остался всего один лестничный пролет, перегороженной дверью, Рыков жестом остановил помогавших девушке идти Дехтяря и Константина и быстро воткнул в Янину кофточку Иглу, а на большой
– Ну, товарищи офицеры и к ним примкнувшие... – Сергей выдохнул и подтолкнул Яну в спину. – Вперед! Только вперед!
– Слышь, Илья... – Громыко поежился, вытащил сигарету, повертел-повертел в пальцах – да и засунул обратно в пачку. – Ты вот про этих, мать их в рот, ноктопусов рассказывал. С ними воевать-то вообще можно? У них, я так понял, огнестрельного оружия нет, только мечи и бомбы?
– Не знаю, – Илья пожал плечами в ответ. – Я со стороны все видел, да еще взрывом меня шарахнуло сильно... Ну где они там?! Уже две минуты одиннадцатого!
– Тс-с! – Громыко поднял указательный палец, сощурил и без того узкие глаза. – Слышишь? Идут!
Отлепившись от стены, возле которой они сидели на корточках, мужчины вышли на середину холла, всматриваясь в полумрак, царивший в углу, там, где виднелись перила уходящей в подвал лестницы. Подвальная дверь, Громыко это проверял, была заперта, но вот проскрежетал поворачиваемый в замке ключ, скрипнули петли и по бетонным ступеням зазвучали шаги...
Первым в холл поднялся здоровый мужик в вязаной шапочке, натянутой на самые глаза.
– Принесли? – коротко спросил он.
– Где девушка? – в тон ему спросил Громыко. Илья, стоя чуть сбоку от своего напарника, почувствовал, как во рту стало сухо, а сердце забилось часто и гулко.
– Сейчас... – мужик нырнул обратно, возник и тут же стих негромкий разговор, потом голова в черной шапочке снова высунулась над перилами: – Слышь, без глупостей только! Она поднимется, а вы стойте, где стоите. Заметим движение – будем стрелять!
– Договорились! – крикнул Громыко.
...Это было похоже на выныривание после долгого пребывания под водой. Когда ее новая сущность, теплая, ласковая, сильная, добрая и надежная, вдруг покинула девушку, Яна едва не закричала – таким неприятным, чужим, холодным и бессмысленным показался ей возникший вокруг нее мир.
Грязные ступени, заскорузлые прутья перил, все в наплывах старой краски. Пыль, паутина. Вокруг – люди. Неприятные, напряженные лица. Тусклые, озабоченные чем-то глаза.
Но вот Яна увидела ЕГО лицо. Спокойное, мужественное, волевое. Ясный взгляд, добрая улыбка. Она улыбнулась ЕМУ в ответ и протянула руку.
– Нет, девочка моя, – Рыков покачал головой, мягко подтолкнул Яну наверх, – не сейчас. Просто поднимись на пять ступенек, постой немного – и иди обратно. Ты все поняла?
– Да...
Раз, два, три, четыре, пять... Яна смотрела себе под ноги и считала, чтобы не ошибиться. Ослушаться ЕГО – это казалось настолько немыслимым, что даже думать об этом было больно.
Замерев на пятой ступеньке, девушка огляделась. Большая неуютная комната без мебели. Двери, на потолке – серая от пыли лепнина. Посредине замерли два человека. Оба показались Яне смутно знакомыми, и в душе, где-то глубоко, шевельнулся на мгновение теплый комочек...
– Янка! Яна! Ты как? – это закричал тот, что помоложе и повыше.