Пастыри. Четвертый поход
Шрифт:
Когда крысолюди, рыча и размахивая лапами, насели на Митю и их противный нафталиново-аммиачный запах защекотал ноздри, Митя, отчаянно заорав, кинулся вперед. На него обрушился град ударов, куртка на спине затрещала, перед глазами вспыхнули искры.
Митя упал в снег, чувствуя, как необоримая сила вырывает у него из рук чемоданчик с золотом. В последнем, отчаянно-упрямом движении он двумя руками вцепился в медную гладкую ручку чемоданчика, крысолюди втроем дружно дернули, и...
Крэк! С сухим треском старинный заслуженный кофр лопнул пополам. Зазвенев, его содержимое разлетелось
Грохнувшись на спину, Митя, по-прежнему сжимавший в руке ручку с половинкой чемоданчика, почувствовал, как ему на грудь что-то упало. Пошарив свободной рукой, он нащупал продолговатый плоский предмет.
Крысолюди, рассерженно завывая, лапами расшвыривали снег, выискивая потерявшиеся драгоценности. Воспользовавшись этим, Митя рассмотрел то, что само нашло его.
Ножницы! Те самые странные ножницы, без колечек для пальцев и соединенные кожаным ремешком.
«Да это же похоже на два ножа!» – вдруг понял Митя. Отшвырнув разодранный чемодан, он вскочил на ноги и решительно рванул половинки ножниц в разные стороны.
Порвать кожаное колечко удалось с трудом, и в тот момент, когда половинки ножниц разъединились, почудился Мите какой-то далекий женский вскрик – так иногда вскрикивает мама на кухне, обжегшись о сковородку...
– Эй вы, гады! – крикнул Митя крысолюдям, шарящим в снегу у самого подъезда, и вытянул вперед обе руки с зажатыми в них лезвиями ножниц. – А ну пошли с дороги!
– А-ш-ш-ш-ш! А-р-р-р! – зашипели, зарычали монстры и кинулись на мальчика, но едва только острие одной из половинок ножниц коснулось серой жесткой шкуры крысочеловека, как плоть чудовищного создания с треском лопнула и вверх ударил настоящий фонтан ярко-алой крови, сильно забрызгавший Митю.
– О-о-о-у-у-у-у!! – истошно завыл крысочеловек. Лапы его подломились, и он рухнул в снег, обильно орошая его красным. Длинный, толстый розовый хвост змеился в образовавшейся кровавой снежной каше, напоминая гигантскую аскариду. Двое других крысолюдей испуганно шарахнулись в стороны от Мити и сгинули в снежной круговерти.
А сам Митя Филиппов, отвернувшись и далеко отведя в стороны руки с окровавленными половинками ножниц, принялся без затей блевать прямо на подъездную дверь.
Кое-как уняв спазмы в желудке, он, стараясь не оборачиваться и не прислушиваться к звукам агонии убитой им твари, набрал заученный накануне код, с трудом приотворив тяжелую дверь, ввалился в подъезд, без сил опустился на грязный пол и сипло выкрикнул:
– Там... Там Удбурд! Удбурд...
Услышав шум и крики, Рыков приказал Дехтярю и Константину, указав на Яну:
– Держите ее! Спуститесь ниже!
А сам, перепрыгивая через ступеньки, выскочил в холл.
– Это как понимать?! – загремел он, вынимая из подплечной кобуры пистолет.
– Ты что с Яной сделал, ублюдок?! – заорал в ответ Илья, отталкивая Громыко и бросаясь к ненавистному бритоголовому олигарху.
Хныкал у двери залитый кровью Митя. Громыко, подбежав к мальчику, ощупывал его, не обращая внимания на то, что у него за спиной драма с заложницей грозит обернуться трагедией с трупом.
– С-сопляк! – поднимая
– Ша, мужики! Мать вашу! Стоять! – Громыко наконец-то обернулся и вмешался, для острастки прибавив пару крепких выражений, отрезвивших Рыкова и Илью.
Митя, по-прежнему всхлипывая, вытирал громыковским платком кровь с лица. Половинки золотых ножниц лежали перед ним на полу.
– Тут такое дело, – доверительно сообщил Рыкову Громыко, на всякий случай становясь между ним и Ильей, – там... В общем, есть у нас один неприятный знакомец... И он...
«Ножницы!! Сынок, забери у них Ножницы!!» – зазвенел в голове Рыкова крик Матери.
– Ножницы! – властно протянул он руку.
– Девушку! – упрямо набычился Громыко.
– Железки твои никуда не денутся! – добавил Илья, тяжело дыша.
Рыков недобро усмехнулся и щелкнул предохранителем.
– Да нате ваши ножницы дурацкие! Яну отдайте! – плачущим голосом закричал Митя от двери и, подхватив золотые половинки, с силой швырнул их в Рыкова...
Д-э-э-энь!
Непонятный, тугой звон повис в воздухе, и время вдруг замедлилось, почти остановилось, превратившись в странный вязкий кисель.
Д-э-э-энь!
Люди и предметы раскидали вокруг себя множественные разноцветные тени, отсветы от ламп плыли широкими прозрачными шлейфами, слепя глаза.
Д-э-э-энь!
И сквозь все это летели, медленно поворачиваясь и поблескивая, половинки Ножниц. Летели, летели да все никак не могли долететь...
«Что это!?» – хотел крикнуть Илья, но не смог пошевелить языком. Все тело его окостенело, лишь глаза свободно ворочались, и, скосив их, Илья увидел удивленно озирающегося Рыкова, рядом – застывшего Громыко, а чуть поодаль – Митю, замершего в момент броска. И даже слезы, слетевшие с окровавленного лица мальчика, так и висели в воздухе, переливаясь, словно жемчужины...
«Опять Пастыри? Или...» – Илья не успел ухватить это «или», не сумел сформулировать для себя, что за этим «или» кроется, как оно само вступило в игру.
Лунное, призрачное сияние озарило холл. Снизу, из подвала, оттуда, где подручные Рыкова держали Яну, поднималась в светящемся ореоле ОНА. И каждый, взглянув на НЕЕ, сразу понимал – не уважать, не преклоняться перед НЕЙ нельзя, ибо ОНА – начало начал, исток всего.
Самая мудрая.
Самая нежная.
Самая справедливая.
Воплощение Любви.
Воплощение Жизни.
Сестра...
Дочь...
Жена...
Мать...
Жизнь!
Лунный свет струился по ее волосам, лунные тени залегли в глазницах. Лунная пыль серебрилась за плечами, плащом вилась сзади, и там, где-то в складках этого призрачного плаща, ползли, склонив головы, Дехтярь и Константин, пораженные, раздавленные и полные невыразимого счастья от возможности припасть к следам ЕЕ ног...
А ОНА уже не шла – плыла над плитками пола. Потрясенный Рыков выронил пистолет, что-то хотел сказать, но издал только сдавленный стон.