Пасынки богов
Шрифт:
Подземелье уходило вглубь Девичьих гор с некоторым понижением, я же надеялся, что начнётся подъём и откроется выход на волю.
Однако моё продвижение закончилось тупиком. Дальше пути не было. Как и выхода на поверхность. Протяжённость природной галереи не превышала трёхсот метров. В самой нижней части её царил ужасный холод. Почти как зимой или поздней осенью. А во впадинах каменного грунта лежали пласты льда, появившегося, может быть, тысячи лет назад, ещё в пору образования пещеры.
По краям неровных ледяных наростов виднелись разновеликие
Утолив жажду, встал и огляделся вокруг; я был в заточении, глубоко под землёй, но у меня появилась вода, много воды, и мой последний час отодвигался на два месяца. Но это самое большее.
На мне были лишь летние брюки и рубашка-безрукавка, и стылый воздух около льда всё сильнее давал знать о себе. Меня пробил мелкий озноб, и я заторопился назад, к выходу, заваленному породой; там, на более высоком уровне было намного теплее.
Поднявшись по обрыву, я присел на постельные лохмотья и натянул на плечи обрывок одеяла. Тягостные размышления, подкреплённые острыми сосущими спазмами в желудке, овладели мною ещё сильнее.
Совершенно очевидно, что мне предстоит умереть с голоду. Мрачная действительность указывала именно на такую кончину. Время её пришествия было вполне прогнозируемо. И всё же не хотелось верить, что дни мои сочтены. Должен, должен быть путь к спасению! Но какой?
Выход завален тяжёлыми глыбами, их не одолеть. При отсутствии еды организм быстро ослабеет, и тогда даже спуск к воде превратится в большую проблему. Пожалуй, что последний мой час не через два месяца, а гораздо ближе.
Еда – вот что необходимо прежде всего. Но где взять её в замкнутом пространстве, в котором нет ни одного растения и ни одного живого существа? Здесь не водятся даже крысы. Потому как нет корма для них.
Придёт ли кто на помощь? Извне, снаружи, помощи ждать нечего, ведь о моём местонахождении никому не известно. Кроме преступников, совершивших злодеяние. Так что… Но, может, продержаться в подземной темнице и обрести свободу помогут мои необычные способности? Те самые, которые я развивал в себе столько лет и о которых абсолютное большинство людей, в том числе из близко знакомых, даже не догадывались!
Однако достаточно ли будет для спасения одних лишь этих качеств?
То, о чём мне подумалось, казалось совершенно фантастическим. К тому же прежде я никогда этим не занимался за ненадобностью – и в голову не приходило.
Глава вторая. Необыкновенные способности
Зачатки экстрасенсорности – телепатических способностей, ясновидения и других необычных отличительных свойств – появились у меня после того, как я разбился, прыгнув с обрыва Хромушкиной горы.
У нас, в нашем селе Чукалино, многие смотрели телевизионную передачу про городских мальчишек, прыгавших в снежный сугроб с крыши пятиэтажного дома. Сугроб был глубокий, а снег рыхлый, и всё у этих дурошлёпов обходилось без травматических
Вот и мы, сельская ребятня, прыгали. В снежные наносы. Только не с крыши, а с высокого крутого обрыва Хромушкиной горы. И опять же прыжки у всех проходили благополучно, и никто ничего, кроме восторга от стремительного полёта, не испытывал.
Один лишь я допрыгался, угодив не в снежную глубину, а на твёрдый, закаменевший от морозов выступ.
Помню ужасный сокрушающий удар, когда я хряснулся о ледяной монолит, и то, как у меня оборвалось дыхание. Я сидел на выступе и не мог вдохнуть. Долго-долго не мог вдохнуть – до нескончаемости.
Мои товарищи спустились ко мне и, испуганные моим беспомощным состоянием, начали кричать: «Максим, Максимка, что с тобой, вставай?!»
А я не мог дышать. Организм словно колебался, не зная, что ему делать: то ли провалиться в тёмное небытие, перед которым он вдруг оказался, то ли остаться в мире сём.
Потом лёгкие всё же сумели сделать короткий неполный вдох, после чего дыхание опять надолго остановилось.
На какое-то время я потерял сознание. Мальчишки теребили меня, трясли, пробовали поднять, но смогли только посадить, как тряпичную куклу, то и дело валившуюся набок. Кажется, на минуту или две сердце моё остановилось, а нематериальная субстанция, именуемая душою, покинула тело и приподнялась на небольшую высоту. Я увидел себя – ватного, неподвижного, опрокинувшегося на лёд, и ребятню, суетившуюся вокруг и пробовавшую оживить обмякшее тело.
В конце концов смерть отступила, что-то во мне вновь подключилось к жизни, я начал приходить в себя и задышал бурно-бурно, со стоном.
Наступил момент, когда я отдышался и встал, и у меня хватило сил выбраться из-под обрыва.
Мы направились в село. Мальчишки, шедшие рядом, о чём-то тихонько переговаривались; я не слушал их – во мне каждый шаг отдавался ухающими болезненными стонами в обеих сторонах груди. Будто лёгкие сорвались со своей основы и качались теперь вверх-вниз на тоненькой нити, ежесекундно готовой оборваться.
Дома я ничего не сказал о случившемся, и мои родители так и остались в неведении. Две или три недели, точно не помню сколько, я старался меньше двигаться и, если не был в школе, долгими часами сидел на полу у подтопка, прислонившись спиной к тёплой его стенке.
Должно статься, у меня не только лёгкие оказались повреждёнными, но и все остальные внутренние органы, прежде всего печень и почки. Судя по сбоям в работе главных пищеварительных и выделительных органов.
И мозгу, пожалуй, досталось, ибо нечем больше объяснить отклонения, начавшие происходить со мной с того критического момента, прежде всего связанные с изменённым восприятием окружающего пространства, чего не было до падения. Более тонким, а порой зыбким видением его – словно через неверное плывущее марево, если можно так выразиться.