Пасынки
Шрифт:
Но действовать следует безотлагательно. Приказ никого к императору не допускать? Что ж, придётся воспользоваться свойствами альвийского слуха. Рисковать, так рисковать.
— Ваше императорское величество, я обращаюсь к вам! — проговорил он, повысив голос. — У меня известие чрезвычайной важности!
Лица солдат сделались удивлёнными, но препятствовать господину вице-канцлеру никто не стал. А через несколько мгновений расчёт оправдался: дверь распахнулась в обе створки.
Императрица. Хмурая, с тяжёлым взглядом воина,
— Я ждала вас, Никита Степанович. Проходите.
Вместо серебряного колокольчика — жёсткий лязг стального клинка. Да, десять лет назад, он в этой даме не ошибся. Эта будет делать не то, что велит сердце, как бы оно ни кровоточило, а то, что надобно делать. Вздумай солдаты в точности исполнять распоряжение Сената, кто знает, чем бы всё окончилось, но она бы не смирилась. Не из таковских.
С первого же взгляда Кузнецов понял: не жилец Пётр Алексеевич. Чем его лекари опоили, неведомо, но взгляд царя был острым, осмысленным и недобрым. Это при том, что вид имел — краше в гроб кладут: лицо серое, с явной желтизной, под глазами чёрные мешки, весь в поту.
— Все прочь, — приказал государь. — Желаю говорить с императрицей и вице-канцлером.
Лекари и прислуга под собственный едва слышный шёпот покинули комнату.
— Что, они уже в моём доме вздумали распоряжаться? — зло проговорил он, не ответив на поклон вице-канцлера. — Полно, Никитка, поговорим без чинов, как ранее. Всё ли готово у тебя?
— Для ареста заговорщиков препятствий нет, — ответил Никита Степанович. — Но ими руководят, а кто — неясно. Связь осуществляется опосредованно, через тайники и кабатчиков. Взяв этих, я не смогу взять тех, и они найдут новых исполнителей.
— Отложи до лучших времён, Никитка, — Пётр Алексеевич тяжело дышал. — Бери тех, кого можешь взять, и тряси. Ныне главное — дело наше сберечь, а там, глядишь, и случай будет, поквитаешься. Обо всём Аннушке доложишь, коли я уже… не смогу твой доклад принять.
— Среди них есть колеблющиеся. Я мог бы привлечь их…
— Действуй… вице-канцлер. На то и чин тебе даден, и власть немалая. Ну, ступай… с богом.
У Кузнецова помимо воли защипало под веками: что бы там ни было, а юдоль земную покидал выдающийся государь.
Надо же, а ведь думал, что камень плакать не способен.
— Помнишь, что мы на сей год затевали?
Ни в его голосе, ни во взгляде не было суровости. Одно сожаление.
— Очаков, — Раннэиль нашла в себе силы чуточку растянуть губы в печальной улыбке. — Распечатать устье Днепра для флотилии Сенявина. Затем при удаче развивать наступление в направлении Бессарабии. Флоту иметь стоянку в Херсонесе. А далее… там уж как бог даст, Петруша. Мы готовились и к хорошему исходу, и к плохому…
— На цесарцев не надейся, Аннушка. Быть им битыми. Они сразу мира у султана запросят, нам о том
— Я выдержу, — едва слышно прошептала Раннэиль.
— Знаю. Но всё равно — прости.
— И ты меня прости, любимый, если что было не так…
…А по углам давно уже шушукались: «Феофан здесь… Царя соборовали… Лекари бегают, как угорелые… Всё зря, к утру, видать, отмучается…» Так оно и было — с той лишь разницей, что Раннэиль точно знала отмеренный срок. И этот срок заканчивался.
— Детей позови, — совсем уже тихо сказал Пётр Алексеевич. — Проститься хочу.
Дети и так не спали, разбуженные нехорошей суетой. Сидели, уже одетые, в соседней комнате, толком ничего не зная и продолжая надеяться. Но, когда в дверях появилась Раннэиль, взволновались донельзя, разом притихли, застыли.
— Пойдёмте, детушки, — сказала альвийка — совершенно безнадёжным тоном. — Батюшка зовёт вас.
Может, мальчишки по малолетству и не сразу уразумели истинный смысл её слов, но шестнадцатилетняя Наташа побелела, как мел. Она поняла всё.
Чуть позже стало видно, что всё понял и Петруша. Едва переступив порог, он словно споткнулся. Побледнел, и опрометью бросился к отцу. Не плакал, нет. Только, прижавшись, мелко задрожал.
Голоса. Несколько голосов. Тревожные, испуганные, злые…
— Его высочество великий князь Пётр Алексеевич прибыли.
— Всё ли готово?
— Всё. Как только император испустит дух, тут же, никому ничего не объясняя, сменим охрану дворца. Императрицу и детей под арест.
— Эту женщину в монастырь не упрячешь. Вспомните, она на большой дороге промышляла.
— Значит…
— Да бог с вами, ничего это не значит. Во всяком случае, пока. А там видно будет.
— Главное — не терять времени. Мужиков этих подлых — Меншикова с Кузнецовым — в крепость. Сразу же провозгласить императором молодого Петра Алексеевича. Привести гвардию к присяге, а далее — куда они все денутся, коли дело будет сделано?..
Голоса, шуршание бумаг, скрип перьев…
Следующие четверть часа бог этого мира милосердно дозволил Раннэиль если не забыть, то отодвинуть на второй план. Смотреть, как умирающий отец прощается с детьми, было выше её сил. Беспокоило другое: до сих пор ни единой весточки от Кузнецова. И ещё — её охватило чувство смутной тревоги. Словно где-то на грани слышимости били в набат.
Предчувствию альвы всегда доверяли, и оно никогда их доверия не обманывало. Сейчас оно говорило, пока ещё шёпотом: опасность, опасность. Значит, у Кузнецова что-то не заладилось, и, чтобы спасти своих детей, она должна будет действовать сама. Здесь, во дворце.