Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)
Шрифт:
И детектор счел это правдой.
Но красная надпись продолжала висеть.
— Почему вы решили его убить? — спросил Кирилл Васильевич.
На графике снова вылетел протуберанц, и оранжевое пятно на изображении мозга стало красным.
Салаватов молчал.
— Руслан Каримович, с Камиллой будете советоваться? — спросил Нагорный. — Я не против.
— Да, — тихо сказал Салаватов, — пять минут.
Когда они ушли, Нагорный вызвал кого-то по устройству связи.
— Герман Маркович Митте, — продиктовал он, — взять под наблюдение. Нет, задерживать
— Чем им это может грозить? — спросил я.
— По паре лет на брата, — сказал Венгер.
— Мой отец почти десять отсидел, — заметил я.
— Два года психокоррекции это много, Артур, — сказал Нагорный. — Это очень много. Ты из-за десяти дней испереживался и рассказывал журналистам, что постарел на десять лет. Забыл уже?
— Нет.
— Ну, так посерьезнее. Салаватов не зря мандражирует, он прекрасно знает, что его ждет. Даже, если Ройтман на последние полгода отправит их на Сосновый, это много. ПЦ даже в легких блоках — крайне неприятная штука. А здесь будет «Е». И боюсь, что даже не «Е3». Заговорщики хреновы! На банальном воровстве спалились!
Камилла с Салаватовым действительно общались минут пять.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась госпожа де Вилетт. Вид она имела более чем решительный. Руслан Каримович возвышался за ее плечом, и тоже выглядел ободренным.
— Мы беседуем шесть часов, — сказала Камилла, — мой клиент не ел с девяти утра. Еще час, и я подам в ИКК жалобу на пытки. И в юридический комитет НС. Параллельно.
— Боже упаси, — улыбнулся Нагорный, — еще час, и мои подчиненные тоже будут жаловаться на пытки. Просто Руслан Каримович такие увлекательные вещи рассказывает, что оторваться невозможно. Все, вызываю охрану, и пойдем обедать.
В комнату вошли двое полицейских и встали по бокам от двери.
— Ребята, — сказал Нагорный, — с Русланом Каримовичем оказалось все гораздо серьезнее, чем мы думали, поэтому глаз не спускать. Но беседуем мы замечательно, так что вежливо, не обижайте. Госпожа де Вилетт, вы будете с клиентом обедать?
— Разумеется.
— Хорошо. С адвокатом пусть общается, сколько угодно, его уже не спасет. «Е4», как минимум, а, возможно, и «Е5».
Один из конвойных присвистнул, а на графике СДЭФ Салаватова возник пик.
Камилла строго посмотрела на Нагорного.
— Александр Анатольевич, не смейте!
— Конечно, конечно. Все после обеда. Но я запомнил. Так, обедаем здесь, на этаже, и вы с Русланом Каримовичем тоже.
Мы вышли в коридор, освещенный длинными овальными лампами. Окон здесь не было.
Салаватова вели метрах в пяти впереди нас. Наручники сомкнули за спиной, и двое охранников держали его за локти, справа и слева. И двое шли следом. Мне показалось это лишним, я вспомнил рассказ Ройтмана о том, как по коридорам ПЦ водили моего отца. Салаватов же не стрелял сам, только людей подбирал, разговаривал. Зачем так?
Я видел его опущенные плечи и руки в наручниках, сложенные бессильно и покорно. Почему-то больнее всего мне было смотреть на эти руки.
Нагорный коснулся моего плеча так, что
— Артур, все хорошо, — шепнул он, — мы все абсолютно правильно делаем.
Столовая генпрокуратуры до боли напоминала столовую в ОЦ. Те же подносы, на которые надо набирать еду, легкие стулья и простые столы. Только в ОЦ стулья были оранжевыми, а столы голубыми. Как мне объяснил Старицын, чтобы избежать сенсорной депривации. Здесь стулья голубые, а столы светло-зеленые с разводами. Видимо, и следователей с прокурорами надо беречь от того же, а к созданию местного интерьера руку приложил психолог. Только окна гораздо больше, во всю стену, так же, как в кабинете Нагорного. И мозаики с горными пейзажами на стенах, пожалуй, повеселее, чем в ОЦ. Больше напоминало «посткоррекционаку» в Закрытом Центре.
Справа от входа глухие двери, за которые увели Салаватова, и ушла Камилла.
— Там что отдельная столовая для арестантов? — спросил я.
— Да, — кивнул Александр Анатольевич, — но она ничем не отличается. Стекла здесь везде небьющиеся, а меню общее.
Мы впятером сели за один стол, так что Гера даже позаимствовал стул от соседнего столика.
Нагорный взял борщ, пирог с мясом и морс. Я — сырный суп с крутонами, два маленьких шашлычка с овощами и сидр, который оказался банальным яблочным соком и явно алкоголя не содержал.
— Саш, здесь, что синдр безалкагольный? — спросил я.
— А ты как думал? Здесь сухой закон. Для всех: и для нас, и для арестантов.
— Как в ПЦ, только меню, пожалуй, чуть-чуть разнообразнее, — заметил я.
— Да? Надо поставить Ройтману на вид. Однообразно кормит пациентов. А то придет Камилла проверять обстановку и заявит о пытках.
— Да, не радикально, — сказал я.
— Саша, ты молодец, — сказал Венгер, — научился. Даже придраться не к чему. Здорово мы его раскрутили.
— Ну, во-первых, без тебя, Кирилл, как без рук. Ты очень вовремя вмешивался. И, во-вторых, все-таки адвокату тоже надо разговорить клиента. Так что нельзя сказать, что я никогда раньше этим не занимался.
— Салаватов, по-моему, информацию Камилле порциями выдает, — предположил Кирилл Васильевич, — о Кривине она явно впервые слышала.
— Ну, ему же хуже. Она не может, как следует выстроить защиту, а дама грамотная, хотя и скандальная.
— Ройтман говорил, что она практически спасла моего отца, — сказал я.
— Ну, не она одна. Но руку приложила, — согласился Нагорный.
— Артуру не по себе, по-моему, от того, что мы делаем, — заметил Венгер. — Да, Артур?
— Да, — кивнул я. — Я все время представляю себя на его месте. Как будто это на моих руках наручники, меня допрашивают, меня ведут по коридору. Мне Ройтман показывал зал в ПЦ, где казнили. Там было тоже самое, я представлял себя под тем биопрограммером, который приказал разобрать Хазаровский.
— Зеркальные нейроны хорошо работают, — заметил Гера. — Наверняка в Центре усиливали, чтобы было чрезвычайно трудно причинить боль другому человеку. Как себе. По «С» ведь была психокоррекция?