Шрифт:
Тимофей Печёрин
Пасынок луны
1. Маг и его слуга
Мир состоял из запахов: из терпкого аромата орошенной травы, густого духа лесной земли, тягучего благоухания сосны и душистого — ели. И многих других, не всякой живой твари доступных. Запахов разных зверей, птиц… и запахов человека.
Именно последние более всех прочих интересовали его — зверя величиною с медведя, но с мордой, похожей на волчью. Хозяин-маг
Те шестеро, как говаривал хозяин-маг, нанесли ему непростительное оскорбление. Пожаловав на днях к деревушке, расположенной недалеко от Рогатой Башни, они надругались над тамошними девицами, зарубили местного смельчака, пытавшегося помешать, а в довершение подожгли мельницу.
Жители деревни платили дань магу, надеясь на его защиту, и вот настал черед оправдать их надежды. Приняв плачущих просителей, хозяин Рогатой Башни уверил их, что разбой не останется безнаказанным. Другое дело, что нести заслуженную кару самолично ему не пристало.
Зачем — коли в услужении имеется столь могучее существо.
Впрочем, зверю задумываться о том вовсе было и ни к чему. Ни слово «маг», ни слово «разбой» не были ему знакомы… как, впрочем, и другие слова людского языка. Их зверь предпочитал оставлять другому себе — тому, кто наделен был именем и обходился лишь парой ног, чтобы ходить. На долю же зверя пришлось ровно то, что велел ему хозяин: взять след и искать. Зверь и искал: рыща по ночному лесу и старательно вычленяя людские следы из моря разливанного запахов.
Так продолжалось до тех пор пока ветер не донес до его ноздрей легкий горелый дух. Уцепившись за него как рыба за наживку, зверь метнулся навстречу. И вскоре среди темной мешанины запахов у него нашелся еще один проводник — мерцающее вдалеке пятно костра. К нему зверь и устремился, еще более прибавив в прыти.
Костер горел посреди обширной поляны; едва достигнув оной зверь успел разглядеть сидящих у огня людей. Разглядеть — и узнать: именно их хозяин-маг видел в Серебряном Зеркале. А значит, именно этим людям надлежало понести наказание: жестокое и беспощадное. Ровно такое, которое они и заслужили опрометчивым своим поступком.
Не хрустнуло ни ветки, когда зверь выскочил на поляну… и в прыжке повалил одного из разбойников, смыкая челюсти на его горле.
— Караул, братцы! — встрепенулись остальные. А двое даже кинулись на зверя с топором и мечом.
Глупо! Не иначе, они приняли страшного ночного гостя за обычную лесную тварь. Не то бы знали, что простым оружием его не одолеть. Здесь разве только с серебром стоило на что-то надеяться… или разбойники догадались посеребрить свои железки? Посеребрить, а может — зачаровать?..
Но ничуть не бывало! И меч, и топор оказались просто-напросто мечом и топором — отобранными, вдобавок, у кого-то, владевшего ими не в пример лучше. Бессильно скользнули они по мохнатой темной шкуре… а чиркнуть хотя бы еще раз зверь уже не позволил. Его огромная когтистая лапа одним ударом снесла голову незадачливому мечнику, а затем распорола живот разбойнику с топором.
Пропал втуне и нож, брошенный еще одним из людей, прежде чем тот кинулся в чащу. Вернее, мог бы кинуться, не нагони его зверь единственным исполинским прыжком.
— Оборотень! — окликнул его пятый разбойник, оказавшийся подогадливей остальных, — ну… меня-то так просто не возьмешь!
Свои слова он подкреплял горящей головней, коей размахивал перед собой. Что было прескверно, ибо огня боялись даже самые грозные из хищников. Даже зверь поневоле попятился, чуя близость смертоносного жара… А затем решился на еще один прыжок — только не напрямик, а немного в сторону: туда, куда не доходил свет ни от костра, ни тем паче от головни.
— Не подходи! Сожгу! — вопил разбойник, мечась и озираясь, да размахивая головней, — сожгу, тварь!
На какой-то миг он все же упустил чудовищного противника из виду; повернулся-таки к нему спиной… и зверю того хватило сполна. Головня полетела в траву, а сам разбойник — прямиком в костер. Зверь едва успел отскочить, в то время как поверженное тело уже занялось, источая запах горелого мяса.
Еще раз осмотрев поляну… оборотень не смог удержаться от того, чтобы призвать в помощь хотя бы одно из умений людской своей стороны. Он пересчитал тела лежащих на траве разбойников — и заметил, что их не шестеро, а всего пятеро. Иначе говоря, один из этих подонков предпочел сразу спастись бегством, а не принимать заведомо безнадежный бой.
Отпускать живьем хотя бы одного из приговоренных никак не годилось. Суд хозяина-мага был не только скор, суров и не лишен справедливости — вдобавок, он слыл еще и неотвратимым. То есть, не делающим исключения ни для кого, и особенно для бродячего отребья. Так что коли уж верному слуге было велено покарать шестерых разбойников, то даже один, ушедший от наказания, для зверя был равноценен ослушанию. Тягчайшему из проступков.
Допускать подобного зверь не собирался и потому в отчаянии снова впился ноздрями в море запахов — пытаясь ухватиться за след беглеца. А ухватившись, бросился по свежему следу… и быстро нагнал удравшего разбойника.
Быстро и без особого труда: беглец не различал запахов столь же четко, как зверь. Отнюдь не облегчала бег по лесу и ночная темнота — так что удирал разбойник по большому счету вслепую и наудачу. И удача изменила ему, подставив под ноги ствол упавшего дерева. Подняться беглец уже не успел.
— Нет! Нет! Пощади! Не надо! — закричал он, почувствовав приближение зверя, — у нас деньги есть… немного… но ты можешь взять все. Только не убивай!..
«Так я и не убиваю, — мог сказать зверь, находись он в дневной своей ипостаси, — я исполняю приговор, приношу наказание». Только сейчас он не умел говорить… да того и не требовалось. Слова были лишними; оборвать земной путь последнего из разбойников зверь смог и молча.