Патриарх Филарет. Тень за троном
Шрифт:
Милосердие царя Бориса было вынужденным: его уже но всем углам величали убийцей, припоминая длинный ряд подозрительных смертей на его пути к трону и во время царствования. Печальная судьба ссыльных Романовых укрепила эти обвинения.
Общее мнение прекрасно передаёт Новый летописец, где глава «О Фёдоре Никитиче с братьями» начинается так: «Царь же Борис, помышляя себе, что извёл царский корень, повелев убить царевича Дмитрия, а потом и государь царь Фёдор Иванович преставился, желая царских последних родственников извести: братьев царя Фёдора Ивановича Фёдора Никитича с братьями, а родство их ближнее — царица Анастасия да Никита Романович от единых отца и матери;
Согласно популярной в России XVII в. летописи, все деяния Бориса Годунова с самого начала сводились к стремлению скорее уморить Фёдора Никитича и его родню до смерти. Летописец включил сюда и родственников бабушки Фёдора Никитича, Карповых, об опале на которых в документах о ссылке Романовых, которые мы использовали выше, ничего нет. Логика летописца такова. Едва схватив, «Фёдора Никитича с братьями отдали приставам и повелели их заковать; родственников же их, князя Фёдора Шестунова и молодых Сицких и Карповых, отдали приставам же. За князем Иваном Васильевичем Сиц-ким послали в Астрахань и повелели его привезти в Москву с княгиней и сыном, заковав. Людей же их (Романовых), которые за них стояли, схватили. Фёдора же Никитича с братьями и с племянником с князем Иваном Борисовичем Черкасским не единожды приводили к пытке. Людей же их, рабов и рабынь, пытали различными пытками и подучали, чтобы они на своих государей говорили. Они же отнюдь не помышляли ничего злого и помирали многие на пытках, и на государей своих не клеветали».
«Царь же Борис, — продолжает Новый летописец свой рассказ, — видя их неповинную кровь, держал их в Москве за приставами много времени. И, замыслив привести их к кончине, с Москвы разослал по городам и монастырям. Фёдора же Никитича послал с Ратманом Дуровым в Сийский монастырь и велел там постричь. Он же, государь, неволей был пострижен, но волей и с радостью великой и чистым сердцем ангельский образ воспринял и жил в монастыре в посте и в молитве.
Александра Никитича с Леонтием Лодыженским (царь Борис) сослал к Студёному морю к Усолью, называемому Луда: там его заточили в темницу; и по повелению (царя) Леонтий там его удушил, а погребен был на Луде.
Михаила же Никитича Романова с Романом Тушиным (царь) сослал в Пермь Великую и повелел ему сделать тюрьму от города в семи поприщах; и там удавили, и погребен он там в пустынном месте, а над гробом его выросли два дерева, называемые кедры: одно дерево — в головах, а другое — в ногах.
Ивана же Никитича (царь) сослал в сибирский город Пелым с Смирным Маматовым; да к тому же Смирному послал Василия Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василия Никитича удавили, а Ивана Никитича морили голодом. Бог же, видя его правду, душу его укрепил.
Зятя же их князя Бориса Камбулатовича с княгиней и с детьми, детей Фёдора Никитича — Михаила Фёдоровича с сестрою — и тётку их Анастасию Никитичну и семью Александра Никитича (царь) послал на Белоозеро и посадил их в тюрьму, а сына князя Бориса Камбулатовича князя Ивана сослал в тюрьму в Яренск.
Князя Ивана (Васильевича Сицкого) царь послал с Тимохой Грязным в Кожеозерский монастырь, а княгиню — в пустынь и повелел их там постричь, да удавили их обоих в том же месте.
Фёдорову же жену Никитича Оксинью Ивановну послал в Заонежские погосты, и посадили её в тюрьму и морили голодом.
Родичей же их, Репниных, и Сицких, и Карповых, (царь) разослал по городам и темницам; вотчины их и поместья все велел раздать в раздачу, а имущество их и дворы повелел распродать, а деньги взял себе.
Вскоре после их разорения (царь) повелел Ивана Никитича, и князя Ивана Борисовича, и сестру Фёдора Никитича, и детей, и сноху его перевести в их вотчины, в Юрьевский уезд, в село Клины, а велел быть у них приставам Давыду Жеребцову да Василию Хлопову, и тут они были до смерти царя Бориса. А Сицких из тюрьмы выпустил и велел им быть в Понизовых городах (Поволжских, ниже по течению от Нижнего Новгорода) воеводами.
А князя Бориса Камбулатовича на Белоозере в темнице не стало. А сына князя Ивана Сицкого, князя Василия, повелел (царь) привести к Москве; и его по дороге, в телеге, уморили. Те же окаянные люди-доносчики все пропали: друг друга изрезали, а иные по дорогам побиты были; все без покаяния померли за свое окаянство и неправедные дела и за неповинную кровь» [31] .
Кровожадные стремления Годунова летописец, вероятно, несколько преувеличил, но народное мнение о царской расправе над достойными людьми выразил вполне. Романовы и их родичи помирали в заточении столь быстро, что никакого оправдания придумать было нельзя. Поэтому Годунов, по своему обыкновению ссылать и прощать, кого не успел нанести, распорядился не утеснять маленького Михаила Фёдоровича с его родственницами в Клипу.
31
ПСРЛ.Т. 14. Гл. 72.
«Чтобы дворовой никакой нужды не было, — писал царь Борис приставу, — корму им давать вдоволь, покоить всем, чего ни спросят. А не так бы делал, как прежде писал, что яиц с молоком даёшь не помногу; это ты делал своим воровством и хитростью; по нашему указу велено тебе давать нм еды и питья во всем вдоволь, чего пн захотят!»
Подлость нрава, однако, не позволила Годунову утешить сообщением о послаблении детям оставшихся в заточении Фёдора Никитича и Ксении Ивановны (против желания называвшихся Филаретом и Марфой). В то же время опальный боярин прикладывал все усилия, чтобы выглядеть в глазах царя Бориса смирившимся, отрезанным от мира узником.
Всё, что он мог себе позволить, — это простую хитрость. Пристав Воейков извещал Годунова, что «твой государев изменник старец Филарет Романов мне говорил: „Не годится со мною в келье жить малому (юному слуге); чтобы государь меня, богомольца своего, пожаловал, велел у меня в келье старцу жить, а бельцу с чернецом в одной келье жить непригоже“.
„Это Филарет говорил для того, — пояснял пристав, — чтоб от него из кельи малого не взяли, а он малого очень любит, хочет душу свою за него выронить“. Кроме того, „малый“, по словам пристава, отказывается доносить.
Довольный, что сумел разгадать хитрость Филарета, Годунов велел удалить „малого“ из кельи опального и указал „с ним в келье старцу жить, в котором бы воровства никакого не чаять“. (Напомню, что воровством называли тогда государственное преступление.) На этом царь успокоился и даже разрешил пускать в монастырь богомольцев, только „смотреть накрепко, чтобы к старцу Филарету к келье никто не подходил, с ним не говорил, и письма не подносил, и с ним не сослался“.
Охрана успокоилась, чего и добивался Филарет. Удовольствовавшись малым разоблачением, шпионы Годунова не докопались до тайных связей опального старца с женой и братом Иваном, с информаторами, сообщавшими ему все важнейшие политические новости.