Патрик Кензи
Шрифт:
Энджи будто читала мои мысли, потому что вдруг спросила:
— Ты что, собираешься жить вечно?
Глава 2
Когда мы покидали Льюис Уорф, поднимаясь по Торговой улице, то обнаружили, что безумная новоанглийская осень превратила ужасное утро в прекрасный полдень. Когда я проснулся, холодный ветер со свистом врывался в щели под моими окнами, как будто пуританский бог освобождал таким образом свои легкие. Небо бледно-стального цвета напоминало кожу бейсбольного мяча, а люди, шагающие по улице
К тому времени, как я вышел из дома, стало гораздо теплее, и безмолвное солнце, пытаясь пробиться сквозь пелену туч, выглядело как апельсин, попавший в ледяной плен замерзшего пруда.
Поднимаясь к дому Дайандры Уоррен в Льюис Уорф, я снял куртку, потому что солнце, наконец, пробилось и выглянуло, а теперь, когда мы возвращались, ртутный столбик термометра достиг почти летнего уровня.
Мы проехали Коппс Хилл, и теплый ветерок из гавани шелестел кронами деревьев, покрывающих холм, при этом некоторые из огненно-красных листьев, порхая, опускались сначала на гранитные могильные плиты и только потом, кружась, на траву. Справа от нас все пространство пристани и доков было залито солнцем, слева — коричневые, красные и грязновато-белые кирпичные дома Норд-Энда наводили на мысль о кафельных полах и старых темных дверных проемах, о запахе жирного соуса с чесноком и свежеиспеченного хлеба.
— В такой день нельзя ненавидеть этот город, — сказала Энджи.
— Невозможно.
Подхватив рукой свои густые волосы, Энджи скрутила на затылке небольшой хвостик и высунулась в открытое окно, подставив лицо и шею солнечным лучам. Наблюдая за ней, за ее лицом с полузакрытыми глазами и слегка заметной улыбкой на устах, можно было подумать, что она вполне здорова.
Но это было не так. После того как она ушла от своего мужа, Фила, — ушла под аккомпанемент грубой брани, изрыгаемой с парадного крыльца из-за того, что однажды она не позволила ему слишком глумиться на своим телом, — Энджи провела зиму в атмосфере постепенного спада интереса ко всему, в том числе к ритуальным встречам, что вызывало недоумение в стане мужчин. Забавно было наблюдать, как ее непринужденно-равнодушное прощание то с одним, то с другим вынуждало их озабоченно почесывать свой затылок.
Так как я не был образцом совершенства по части морали, то не мог и лицемерно поучать ее. Ранней весной она, наконец, пришла в себя. Перестала приводить домой кого попало и снова начала активно работать. Она даже убрала свою квартиру, а именно: вымыла плиту и купила веник. Но все равно она была не та, что раньше.
Более спокойна, менее дерзка. В свободное время она, бывало, звонила или приходила ко мне домой поговорить о прошедшем рабочем дне, хотя мы с ней только-только расстались. Она утверждала, что не видела Фила несколько месяцев, но я почему-то ей не верил.
Все осложнялось тем, что за все время нашего долголетнего знакомства я лишь второй раз не мог быть при ней по первому же требованию. Дело в том, что в июле я встретил Грейс Коул, и мы с ней проводили все дни и ночи, иногда полностью выходные, и вообще любую свободную минуту. Иногда я был задействован в качестве сиделки дочурки Грейс по имени Мэй, поэтому был вне пределов досягаемости для моей напарницы, за исключением случаев острой необходимости. Никто из нас не ожидал такого поворота дела, и однажды Энджи сказала:
— Легче увидеть темнокожего в фильме Вуди Аллена, чем поверить, что у Патрика с кем-то серьезные отношения.
Она поймала мой взгляд, открыла глаза и посмотрела на меня с легкой улыбкой, играющей на губах.
— Опять беспокоишься обо мне, Кензи?
Моя напарница все же психопатка.
— Просто оцениваю, Дженнаро. Наглый сексизм, не больше.
— Знаю я тебя, Патрик. — Покинув окно, она вернулась на свое место. — Ты все еще играешь в старшего брата.
— И?
— И, — сказала она, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке, — пора бы тебе прекратить.
Я убрал прядь волос с ее глаза как раз в тот момент, когда зажегся зеленый огонек светофора.
— Нет, — сказал я.
Мы оставались в ее доме ровно столько, сколько ей требовалось, чтобы переодеться в короткие, обрезанные джинсовые шорты, а мне — достать из холодильника пару бутылок «Роллинг Рок». Затем мы уселись на заднем крыльце, прислушиваясь к хрусту и треску накрахмаленного соседского белья на ветру и наслаждаясь хорошим деньком.
Энджи облокотилась на локти, вытянув перед собой ноги.
— Итак, на нас неожиданно свалилось дело.
— Да, — сказал я, глазея на ее гладкие загорелые ноги, пока мой взгляд не дошел до джинсовых шорт. В нашем мире, конечно, не так уж много хорошего, но только сумасшедший не согласился бы, что джинсовые шорты — отличное изобретение.
— Есть идея, как подступиться к нему? — спросила Энджи, и затем: — Прекрати разглядывать мои ноги, ты, извращенец. Ты уже практически женат. На данный момент.
Я пожал плечами, отпрянул назад, взглянул на яркое мраморное небо.
— Не уверен. Знаешь, что меня раздражает?
— Помимо музыки в приемных, рекламы и нью-джерсийского акцента?
— Я о нашем деле.
— Выкладывай.
— Почему имя «Мойра Кензи»? То есть, если имя фальшивое, что вполне возможно, то почему именно моя фамилия?
— Существует такое понятие, как совпадение. Возможно, ты слышал. Это когда…
— Так. Еще кое-что.
— Да?
— Кевин Херлихи, кажется, приударял за тобой?
— Ну, нет. В конце концов, мы знаем его уже столько лет!
— И все-таки…
— Как знать? — сказала она. — Мне приходилось встречать много странных, неприятных мужчин в обществе красивых женщин и наоборот.
— Кевин не просто странный. Он садист.
— То же можно сказать о профессиональных боксерах. Но мы всегда видим их с женщинами.
Я пожал плечами.
— Предположим. Но как быть с Кевином?
— И Джеком Раузом, — сказала Энджи.
— Опасные ребята, — сказал я.
— Очень, — согласилась она.
— А кто общается с ними на бытовом уровне?