Патриот
Шрифт:
И быстро перекрестился.
– Смешно, – сказала Вероника. – Я так и знала. Ты сразу заговорил про деньги. Наверно, мы никогда не поймём друг друга.
– Скажите, чего вы хотите, – сказал Знаев, – и я пойму.
– Позвони своему сыну.
– Зачем?
– Он попросил. Он сказал: «Найди отца, я хочу познакомиться».
– Подождите, – попросил Знаев. – Давайте не будем никому звонить. Давайте сначала, ну… поговорим. Предположим… сын. Предположим, э-э… сходство есть. Но где, извиняюсь за прямоту, вы были раньше?
Она пожала плечами. Её комиссарская куртка крахмально хрустнула.
– Жила своей жизнью.
– Я
– Расслабься, – непринуждённо сказала Вероника. – Мы ни в чём не нуждались.
Наконец он догадался: перед ним человек из породы беззаботных, легко живущих. Жизнерадостная женщина. Знаев ужаснулся. Надо же понять, что она, эта концептуальная чёрно-оранжевая дама, нашла время, потратила много часов, чтобы подрисовать собственному сыну школьный пиджачок эпохи позднего застоя. С целью пошутить над отцом сына. Только очень лёгкий, незлой человек способен на такое, подумал Знаев. Она считает, что я – как она, живу столь же нетрудно, и у меня много свободного времени.
– Ты неправ, – тем временем говорила она, – я искала. Когда Серёжка был совсем мелкий… Нашла твой банк, стала дозваниваться, неделю дозванивалась, автоответчики, нажмите ноль, ваш звонок очень важен… – и думаю: стоп, этот парень – явно какой-то мутный воротила! Вдруг отберёт ребёнка?!
– Разумеется, – сказал Знаев. – Я отбираю младенцев у матерей и продаю в рабство.
Теперь, когда эта женщина обрела функцию, оказалась секс-партнёром из далёкого прошлого, – он поискал глазами: за что, почему я её выбрал тогда? Фигура? Манеры? Грудь? Взгляд? Ноги? Улыбка? На что именно купился? Наверное, на эту лёгкость, понял он, на юмор, на спокойствие. Иногда женщины, разные, и совсем юные даже, умеют показать такое подкупающее спокойствие, такую животную флегму, от которой теряет голову самый забубённый авантюрист.
– Всё равно не понимаю, – сказал он. – Почему именно сейчас?
– Я же сказала: Серёжка захотел. Ну и я сама… Решила, что ты должен знать… Вот, у тебя вырос сын. Не было – теперь есть.
Знаев понял, что до сих пор его разум не мог внятно сформулировать ситуацию – и вот она была сформулирована, подсказана со стороны: не было – теперь есть.
Уже много лет всё происходило точно наоборот: было – и не стало; имел – и лишился. Была жена – нет её, была удача – отвернулась, были люди – ушли все. А когда люди уходят – с ними уходит и любовь.
Шок растёкся по лицу тёплым электричеством.
– Хорошо, – сказал он. – Разумеется. Конечно. Надо встретиться. Говори телефон.
Она продиктовала цифры. Знаев – человек мгновенного действия – немедленно их набрал, и на том конце прогудело уверенное «алло».
– Сергей, – сказал Знаев. – Это Сергей Знаев. Твоя мама… Вероника… сказала, что ты меня ищешь.
– Здравствуйте! – воскликнул мальчишка с той стороны. – Спасибо, что… Ну… Я просто хотел… Ну…
Он явно не ожидал звонка внезапного папаши, смешался, но искренняя радость в его голосе тронула Знаева.
Хрипловатый пубертатный басок. Приятный тембр, взвешенный тон. Безусловно, паренёк отменно воспитан. Глупо ожидать иного от моложавой мамы в оранжевых колготках.
– Встретимся завтра, – сказал он. – Жди моего звонка. Договорились?
– Да, – ответил мальчишка мгновенно.
Знаев понял: только что он признал своим сыном какого-то неизвестного молодого человека, а
Морду снова скрутило. Он отвернулся.
– Ой, – произнесла Вероника звонким шёпотом. – Ты плачешь?
– Сейчас пройдёт, – проскрежетал Знаев. – Мне пора. Я позвоню.
– Не расстраивайся. Он хороший парень. Тебе понравится.
Через четверть часа стоял на краю тротуара, углом дрожащего рта диктовал адрес толстому человеку в красном комбинезоне, половину лица сковала огненная судорога, слёзы лились безудержно; мотоцикл погружался в кузов эвакуатора; человек в комбинезоне нажимал кнопки на массивном пульте.
Кто на один глаз окривел, тому нельзя подходить к двухколёсной технике.
Стало быть, сын. Сергей Сергеевич. Сколько, бишь, ему – шестнадцать? А первенцу, законному наследнику, любимому Виталию Сергеевичу – сколько? Вроде бы восемнадцать. Какого он года выпуска? Боль мешала припомнить точные даты. Зато всплыли в памяти – смутно – другие женщины, не столь многие, буквально три или восемь, все – из очень давних периодов. Тут важно понимать, что бывший банкир стал банкиром в 24 года, то есть уже в юных летах считался богат, и не был обделён дамской благосклонностью; в середине девяностых московские дамы очень, очень любили банкиров – не исключено, что это была самая сексуальная профессия; каждая из них, прошлых, ныне забытых женщин могла появиться в любой момент и предъявить потомка или потомицу, плод грешной страсти; и он бы, да, признал их всех, а что делать? Он ведь не подонок, он честно и твёрдо любил тех женщин, а они, ещё более честно, любили его. Человек реализует свои человеческие качества через любовь, и никак иначе.
Он вообразил, как они появляются именно теперь, одна за другой, матери его детей, а дети все – копия, никаких экспертиз не надо, здравствуй, папа, ты должен нам тысячу походов в кино и зоопарк, и тысячу вафельных стаканчиков мороженого, и тысячу книжек про Винни-Пуха, – и засмеялся сквозь слёзы. Надо же, а ведь Вероника в оранжевых колготах была права. Всегда полезно представить судьбу как цепь угарных анекдотов.
Смех помог ему припомнить, что под мотоциклетным седлом спрятаны деньги: торопясь, влез в кузов эвакуатора, достал, рассовал по карманам. Подумал: может, вернуться, отдать всё Веронике сразу? А если – не возьмёт, отмахнётся гордо? А он будет стоять, как дурак, с радужными пачками в дрожащих пальцах.
Здравомыслие победило, не вернулся.
Июньское солнце жарило шею. Близкое Садовое кольцо гудело в тысячу железных горл. Знаев смеялся. Человек в красном комбинезоне смотрел без интереса, он явно привык ко всякому; наконец, подкатило такси, и ещё – неподалёку остановился совсем юный, лет двенадцати, малый, и стал жадно рассматривать мотоцикл и его владельца, мнущего в руках тяжёлую куртку, ненужную теперь. Юный малый держал в руке телефон, из которого хрипло стучал какой-то бравый пацанский рэп, и тоже был одет не по жаре, в куртку-косуху, и тоже вполне мог быть сыном Знаева; в любом случае, он совершенно определённо был чьим-то сыном, обладателем биологического отца и такой же матери; малый смотрел на сверкающий байк, на его владельца, и не завидовал, нет, – но мечтал, судя по твёрдости безволосой пока верхней губы, – в будущем он явно воображал себя таким же: поджарым, опасным, зашитым в кожу мужчиной на мотоцикле.