Патруль времени (сборник)
Шрифт:
— Пропали, — вздыхают студенты. — Уж лучше было прогулять и поиграть в кегли.
Профессор Грозали перелистал классный журнал и сказал:
— Я вас собрал, чтобы узнать истину, и, пока не узнаю, никого из вас не выпущу отсюда ни живым, ни мертвым. Ясно? Итак, к доске пойдет… Посмотрим список обвиняемых: Альбани, Альбетти, Альбини, Альбони, Альбуччи. Отлично… пойдет Цурлетти.
Студент Цурлетти, замыкающий алфавитный список, обеими руками впился в парту, пытаясь отдалить роковую минуту. Он крепко зажмурился, чтобы хоть на миг вообразить себя туристом, который на острове Эльба занимается
Профессор Грозали пронзил его трепещущее тело огненным взглядом и разящими как меч словами.
— Дорогой Цурлетти, вам же будет лучше, если признаетесь во всем. И чем скорее признаетесь, тем быстрее я вас отпущу на свободу. Кстати, вы ведь знаете, что я располагаю множеством возможностей заставить вас заговорить. Поэтому отвечайте, и притом быстро и откровенно: когда, как, кем, где и почему был убит Юлий Цезарь. Уточните, как был одет в тот день Брут, какой длины была борода у Кассия и где находился в тот момент Марк Антоний. Укажите также, какой размер обуви носила жена Цезаря и сколько она истратила в то утро на рынке, покупая буйволиный сыр.
Студент Цурлетти закачался под градом вопросов. Уши его дрожали… Казалось, профессор Грозали срезает их кусок за куском своими острыми как нож вопросами.
— Признавайтесь! — громит он беднягу громовым голосом, став выше еще на пять сантиметров (теперь над носками обнажилась вся икра).
— Прошу вызвать моего адвоката, — шепчет Цурлетти.
— Не выйдет, друг мой! Мы здесь не в квестуре и не в суде. У вас такие же права на адвоката, как на бесплатный билет на Азорские острова. Вы должны чистосердечно признаться во всем. Какая погода была в день убийства?
— Не помню.
— Разумеется! И вы, конечно, не помните даже, присутствовал ли при совершении преступления Цицерон, а если присутствовал, то вспомните, был ли у него при себе зонтик или же слуховой аппарат, прибыл ли он на место в такси или в карете?
— Ничего я не знаю.
Цурлетти немного приходит в себя. Он чувствует, что класс на его стороне и одобряет его сопротивление профессору-инквизитору. Внезапно Цурлетти вскидывает голову и заявляет:
— Я отказываюсь отвечать.
Класс разражается аплодисментами.
— Молчать, или я заставлю вас очистить помещение!
Увы, Цурлетти исчерпал последние силы, тело его обмякло, голова беспомощно упала вниз. Профессор Грозали громко зовет сторожа, тот прибегает с ведром воды и выливает ее на голову бедняги Цурлетти. Несчастный открывает глаза и принимается жадно слизывать языком капли воды с лица. О боже, вода соленая! Муки Цурлетти от нее лишь возросли…
Теперь профессор Грозали вырос настолько, что ударяется головой о потолок. На лбу у него алеет шишка.
— Признавайся, прохвост! — переходит он на „ты“. — Знай же, я взял в заложники твою семью!
— Нет, только не это, только не это! — умоляет Цурлетти.
— А я взял! Сторож! — громко зовет Грозали. Снова появляется сторож, он приближается к кафедре, подталкивая вперед отца бедняги Цурлетти, тридцативосьмилетнего почтового служащего. Тот идет,
— Ответь, дорогой Альдуччо! Ради твоего отца, ради несчастной матери, слепнущей от слез, твоих сестер, упрятанных в монастырь.
— Хватит! — рявкает профессор Грозали. — Можете идти.
Цурлетти-отец уходит, старея прямо на глазах. Клочья седых волос бесшумно падают с его головы на плитки пола.
Цурлетти-сын судорожно всхлипывает. Но вдруг из-за парты поднимается благородный студент Цурлини, известный своей добротой, и твердо объявляет:
— Профессор, я все расскажу!
— Наконец-то! — ликует профессор Грозали. — Признавайся, признавайся!
Студенты холодеют от ужаса — неужели они взрастили шпиона и доносчика! Они не знают, на какой подвиг из чувства солидарности способен Цурлини…
— Юлий Цезарь пал, сраженный двадцатью четырьмя кинжальными ударами, — говорит он притворяясь, будто краснеет от стыда.
Профессор Грозали настолько изумлен, что даже не может с ходу отреагировать на это заявление. Он сразу уменьшился в росте.
— Как? — шепчет он. — Разве их было не двадцать три?
— Двадцать четыре, синьор профессор! — твердо повторяет Цурлини.
Многие в классе поняли его хитроумный маневр и дружно поддерживают товарища.
— Двадцать четыре, точно двадцать четыре, ваша честь!
— Но у меня есть доказательства, — не сдается профессор Грозали. — У меня хранится стихотворение нашего великого поэта и прорицателя. В нем он описывает чувства, охватившие статую Помпея в тот миг, когда Цезарь под удавами заговорщиков упал к его ногам. Вот протокольно зафиксированный текст стихотворения.
Помпеи в холодном мраморе Молчание хранил, Но радость он безмерную В душе своей копил. Дрожи, Гай Юлий Цезарь, Близок твой конец. Был ты император — Станешь, друг, мертвец! Когда же Юлий Цезарь К ногам его упал, Он раны до единой мгновенно сосчитал. И, как ни проверяй тут, сколько ни смотри, Их было, уж поверьте, ровно двадцать три.— Слышали, господа, двадцать три! — воспрянув духом, говорит профессор Грозали. — И не вздумайте затемнять истину вашими запоздалыми признаниями.
Но вся аудитория хором кричит в ответ:
— Двадцать четыре, двадцать четыре!
Настал черед профессора Грозали испытать муки сомнений. Он сразу стал ростом ниже даже коротышки преподавательницы математики и с каждой минутой продолжал катастрофически уменьшаться и терять в весе. Вскоре он сравнялся с кафедрой. Чтобы ни на миг не упускать из виду класс, ему пришлось встать на стул и к тому же то и дело подпрыгивать. Его страдания растрогали студента Альберти, у которого было поистине золотое сердце. За безмерную доброту друзья единодушно решили наградить его в канун рождества.