Паучий дар
Шрифт:
– Ты не понимаешь, – нетерпеливо сказал Янник. – Ваш брат не сбивается в стаи. А мы сбиваемся. Ты не знаешь, каково это – думать сообща.
Неттл не была уверена, кого Янник подразумевал под «вашим братом» – людей или цапель, но это едва ли имело значение. Он говорил о том, что они принадлежали к разным видам, поэтому Неттл не дано было его понять. Его «мы» относилось не к Яннику и Неттл, но к чайкам. Неттл тяжело сглотнула, словно пыталась протолкнуть по пищеводу что-то верткое и полное костей.
– Мы кружимся, и парим, и летим,
– Каких, например? – спросила Неттл.
– Лодок, – ответил Янник. – Плугов. Лесных вещей, у которых нет имени. Не знаю. Следуем за тем, что может стать едой – или поможет ее найти. Стая летела над Марью, и я какое-то время летел вместе с ней.
Неттл чувствовала: он что-то недоговаривает. Была причина, почему Янник на нее злился.
– Я нашел подружку, – неожиданно поделился он.
Тут нечему было удивляться, и все же Неттл удивилась. Будь Янник по-прежнему человеком, ему бы уже исполнилось шестнадцать. Так что странного в том, что он завел девушку? Почему эти слова так больно ее задели?
– Она… милая? – спросила Неттл.
– Не говори глупостей, – фыркнул Янник. – Она чайка. Чайки не гуляют по берегу моря, рассказывая о своих чувствах. Все не так. Но однажды меня к ней потянуло, и мы стали парой. Я просто понял, что она мне нужна. И неважно, милая она или нет. Мы свили гнездо в камышах. Она отложила яйца. Из них вылупились птенцы. Трое.
– Так вот почему тебя так долго не было! – рявкнула Неттл. Она могла скрыть переполнявшую ее горечь от кого угодно, только не от Янника. – Ты завел новую семью. Я тебе больше не нужна.
Она стряхнула брата с плеча. Мелочный поступок, и брат в отместку ущипнул ее за ухо, прежде чем улететь, хлопая крыльями.
– Я оставил их, чтобы вернуться к тебе! – прокричал он с обидой и злостью. – Они были нужны мне, я защищал их и заботился только о них… а потом вдруг что-то потянуло меня к тебе. И вот я снова с тобой, а моя подруга и птенцы… они просто птицы. Они больше не нужны мне. Возможно, птенцы умрут, если я не помогу их выкормить. Но меня это не волнует, так что я, скорее всего, останусь.
– Я тебя не держу, – сказала Неттл, хотя в глубине души знала, что держит. Ей было ужасно грустно, и в то же время она почувствовала облегчение. А еще ее тошнило от собственного эгоизма.
– Почему ты так хочешь быть человеком? – горько спросил Янник.
– А ты счастлив? – спросила в ответ Неттл.
– Ты же знаешь, как все устроено, – огрызнулся Янник. – О том, счастлив я или нет, я думаю только рядом с тобой, поэтому я никогда не бываю счастлив. Как и все люди.
– Да уж, мы редко бываем счастливы, – согласилась Неттл. На брата она не смотрела, глаза почему-то болели.
Вскоре Янник соизволил снова присесть к ней на плечо, и она не стала его прогонять. Они по-прежнему злились друг на друга. Янник царапнул когтем ее шею.
– Ты тоже меняешься, – сердито сказал он. – Всякий раз, когда я возвращаюсь, я вижу, что ты изменилась. Ты пахнешь иначе. Однажды я не смогу отыскать тебя, потому что ты уже будешь другой.
– Наверное, это потому, что я расту, – предположила Неттл.
– Значит, так ты это называешь? – спросил Янник.
Слова брата больно ранили ее, но отвечать Неттл не стала.
Клевер, дочь Белтеи, оказалась опрятно одетой женщиной средних лет с задумчивым, добрым лицом и проблесками седины в темных волосах. Она работала сборщицей древесного сока и только что вернулась из леса. Клевер согласилась поговорить с ними; между тем на огне побулькивал котелок с соком плакучей ивы, распространяя вокруг запах карамели и свежесрезанной травы.
– Мне было пятнадцать, когда на мать наложили проклятие, – сообщила Клевер. – Это случилось ранней осенью, в ночь яблоневого праздника. Тогда мне впервые разрешили попробовать яблочный напиток. – Она улыбнулась, но улыбка быстро померкла. – Для таких деревенек праздники значат очень много.
– Потому что, кроме них, здесь ничего не происходит. – Неттл вспомнила свое детство в Мелководье. Монотонное, тоскливое время, поглощавшее жизнь, подобно гигантской змее. Праздники были чем-то, что можно предвкушать, ждать, сгорая от нетерпения. – У нас был праздник цветущих слив, праздник корабликов из листьев, праздник куманики, праздник медоварения…
– Да! – Лицо Клевер просветлело и стало более открытым. – У нас тоже такие есть!
Неттл отметила ее большие глаза и аккуратные скулы и подумала, могла ли Клевер унаследовать их от матери. Судя по тому, что им рассказали, Белтея без зазрения совести пользовалась своей красотой. Но неровно подстриженные волосы Клевер были стянуты в узел, а руки покрыты мозолями оттого, что ей приходилось лазать по деревьям и работать ножом.
– И что случилось? – спросил Келлен.
Клевер вздохнула:
– Я рано вернулась домой, даже луна еще не успела взойти. Мне нужно было запереть гусей и кур, наколоть дров… Много чего нужно было сделать. Поэтому я не видела, что именно произошло. Но пока я была на празднике, все только и восхищались моей матерью. Она станцевала с шестью мужчинами подряд, с двумя другими пошла ловить яблоки ртом. Они даже из-за этого подрались: Пиллер Кадди выбил Макину зуб. И после моего ухода все продолжалось в том же духе. Люди совсем развеселились и стали танцевать на поляне в лесу. Понимаете, приятно плясать голыми ногами в густой, мягкой траве. На деревьях развесили гирлянды. Мама в тот вечер была в своем зеленом платье. В нем она казалась бледнее обычного, но ей даже нравилось. Говорят, она танцевала, танцевала и никак не могла остановиться. А потом луна вдруг скрылась за облаками, фонари погасли, и музыканты поняли, что больше не могут играть. Пальцы у них онемели и перестали цепляться за нужные струны. Когда луна выглянула из-за туч, моя мать… больше не была собой. Она с такой силой швырнула своего партнера по танцам через поляну, что он разбил голову о дерево. А мама сбежала в лес и больше не вернулась.