Паук в янтаре
Шрифт:
— Холодно?
Кровать за спиной скрипнула — Доминико придвинулся ко мне. Его ладонь, скользнувшая вверх по тонкому шелку чулок, показалась обжигающе горячей. Он накрыл мои руки своими, сжал переплетенные пальцы.
— Я… — собственный голос показался мне незнакомым, хриплым, — я хотела спуститься выпить воды. Не могла уснуть.
Доминико притянул меня ближе.
— Дурной сон?
Я только кивнула. От тела супруга волнами исходило приятное тепло — или же это его темная энергия обвивалась вокруг меня — и отчего-то мне совсем не хотелось возвращаться сейчас к тем горьким воспоминаниям,
— Знаешь, — мягко произнес Доминико, — в Веньятте мне часто снится… то, чего не хватает больше всего. Родной Ниаретт, жаркое солнце, семья… а порой и вовсе несбыточные вещи.
Он мечтательно вздохнул, и я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Яркие и живые воспоминания о полутемной купальне вновь захлестнули меня. Наверное, Доминико имел в виду что-то совершенно иное, но с той самой первой ночи, проведенной под этой крышей, я никак не могла забыть невольно подсмотренный сон. Сон, где он и я…
Зашуршала сминаемая простыня. Я ощутила едва уловимое движение воздуха, а в следующее мгновение оказалась прижата спиной к обнаженному жесткому торсу. Горячие руки обхватили плечи, поглаживая, массируя, скользнули вниз по предплечьям до самого края перчаток. И, следуя за его движениями, по телу от макушки до пяток прокатилась жаркая волна, отозвавшаяся внизу живота сладким спазмом.
Я вздрогнула, ошеломленная незнакомыми ощущениями. Ночной воздух и скользкий шелк пеньюара после рук Доминико показались мне ледяными, прикосновение тонкой ткани раздражало ставшую очень чувствительной кожу. Хотелось прижаться к супругу плотнее, крепче, без лишних и ненужных преград между нами.
— И все-таки, тебе холодно, — я ощутила на щеке теплое дыхание, а после легкое прикосновение губ. — Ты дрожишь.
— Нет, я…
Руки Доминико разомкнули замок моих пальцев. Супруг осторожно коснулся выделанной темной кожи перчаток. Ухватился за край, словно желая снять их.
— А перчатки?
— Привычка.
— Дурная привычка, — усмехнулся он. — Отвыкай.
— Я…
— Ты все ещё дрожишь, — выдохнул Доминико мне в шею. — Все-таки холодно?
Закусив губу, я кивнула. Казалось, если бы я решилась ответить, вместо слов из груди вырвался бы тихий стон. Сердце стучало так гулко, что Доминико, наверное, мог слышать его прерывистый, беспокойный ритм.
Разношенные перчатки мягко соскользнули с пальцев. Супруг отбросил их прочь с небрежной легкостью. Подушечкой большого пальца погладил чувствительную кожу ладоней, и я неосознанно подалась назад, прижимаясь спиной к Доминико. Он с готовностью притянул меня еще ближе, обнял еще крепче. Ловкие пальцы, словно невзначай, скользнули по тонкому шелку. Бедра, талия, грудь…
— Яни…
Я рвано выдохнула.
Доминико… хотел меня. Осторожные, ласкающие касания пальцев, становившиеся все смелее, голос с чувственной хрипотцой, горячее дыхание и жар его кожи не оставляли никаких сомнений даже у меня, воспитанной в надлежащей строгости. И вместе с тем…
Близость Доминико будила во мне новые, неизведанные чувства, затягивала в сладкое марево полузабытья. Тело отзывалось, охотно покорялось его нежным рукам и темной энергии, заставлявшей кристаллы в брачных браслетах мигать в такт биению наших сердец.
Но вместе с тем где-то на самом краю сознания еще оставался… страх. Он просачивался в сознание ядовитым туманом, оплетая разум, отравляя. Страх ледяной хваткой стискивал горло, судорогой сводил напряженные мышцы. Я боялась, до безумия боялась…
Нет, не самой супружеской близости. Я боялась разочаровать Доминико.
«Ледяная малышка Астерио». Надменная, холодная, бесчувственная — такой хотели меня видеть строгие отцовские наставники, такой я должна была стать, чтобы выжить в мрачных стенах крепости Бьянкини. И я преуспела в этой науке. Вытравила из себя все чувственное, женское давным-давно, навсегда запретив себе… любить. И вот теперь…
Страшно было раскрыться, позволить себе стать уязвимой — и быть отвергнутой, когда ни один ментальный щит не поднят. Когда я, словно человек без кожи, вывернута мягкой сердцевиной наружу. Беззащитна…
Словно почувствовав перемену в моем настроении, Доминико остановился. Жарко выдохнув мне в макушку, он обнял меня, крепко и сильно, словно хотел оградить от всего и всех. Сердце кольнула острая игла стыда. Свобода, брак, жаркая весенняя ночь — все это было слишком. Доминико сделал для меня слишком многое, пожертвовал слишком многим, тогда как я не могла ничего дать ему взамен.
— Ты боишься? — ласково спросил он. Я закусила губу. — Чего ты боишься, Яни? — его дыхание пощекотало волоски на моем затылке. — Ты же удивительно смелая. Тебя не пугают безжизненные тела, ты не отступила, когда нужно было запустить мертвое сердце, не побоялась спрыгнуть со скалы, выпасть с балкона, чтобы спасти свою жизнь. Ты справилась с убийцей, почти не имея магии. А тут…
Аккуратно, не зацепив ни одной прядки, Доминико отвел в сторону мои волосы. Подушечками пальцев провел по шее, и шелковый пеньюар послушно соскользнул вниз, обнажая плечо. А в следующее мгновение я почувствовала прикосновение его губ к коже.
— Разве это страшно, Яни? — он оставил на моем плече еще один поцелуй.
— Да.
Он поцеловал меня ещё и еще, и я почти неосознанно отклонилась, подставляя шею под жаркие касания.
— Хочешь, чтобы я перестал?
— Нет… — мой выдох больше напоминал стон. — Но… Я же холодная… Ледяная, бесчувственная… Я не могу… так. Ты… разочаруешься. я не хочу… разочаровать тебя.
К моему удивлению, Доминико рассмеялся.
— Яни… — в его голосе послышались странные нотки. — Ты правда считаешь себя бесчувственной?
— Да…
Зашуршали развязываемые ленты. Движение рук — и пеньюар распахнулся, открывая меня для Доминико. Я неловко дернулась, пытаясь подхватить полы ускользающей шелковой накидки, но супруг мягко, но настойчиво отвел мои руки.
— Позволь мне…
— Да…
Я осталась в одной лишь тонкой полупрозрачной сорочке. И когда горячие ладони Доминико накрыли мою грудь, мне показалось, будто никакой преграды между моей кожей и его руками не существовало и вовсе. Большие пальцы коснулись сосков, легко, почти невесомо — но от этого прикосновения тело пронзила острая вспышка удовольствия, настолько сильная, что я едва удержалась от стона.