Пауки-мозгоносцы
Шрифт:
Монах сделал паузу.
— Зачем? В таком состоянии она сможет достигнуть просвещения.
Паук-мозгоносец, держащий Таш, замотался в отчаянии туда-сюда. Было легко видеть, что она говорила: "Нет! Нет!" — Она не монах, — возразил Хул, — она не готова к такому виду просвещения.
Монах монотонно процитировал что-то.
— Вселенная движется, и это случится. Нас не интересует то, что мирское, нас не интересуют дела посторонних.
Но Хул
— Думаю, что у меня есть способ пробудить ваш интерес к нам.
По толпе монахов пробежался ропот. Они узнали то, что держал Хул. Это был тот самый свиток, который украл Джабба.
— Как высоко вы цените свои тайны, — спросил Хул, — тогда позвольте предложить сделку. Если вы вернете мою племянницу в ее естественное состояние, я отдам этот свиток вам. Если вы откажетесь, то я распространю содержание этого свитка от одного конца галактики до другого. И каждый будет знать, какие уловки вы используете, чтобы привлечь послушников. Более того, вся галактика узнает ваши тайны пересадки мозгов.
У монахов не осталось выбора, кроме как согласиться. Они быстро принялись за работу, готовя тело Таш, проверяя все ли в порядке с ее мозгом, находящемся в паукообразном дроиде.
— Как быть насчет Джаббы? — спросил Зак, — он там ждет ответа от Граймпена.
Хул пожал плечами:
— Тогда Граймпен и вызовет его.
Шиидо взял мини-экран, что остался от монаха, и превратился в Граймпена. Затем включил экран, на котором высветилось лицо Джаббы.
— Как прошла операция?
— Все в порядке, — сказал Хул, который выглядел как Граймпен, — дайте мне еще немного времени, и я завершу. Уверен, что вы будете удивлены результатом. Граймпен. Конец связи.
ЭПИЛОГ
— Звездный корабль "Саван" вам разрешен взлет, — проговорил голос в динамиках.
— Подтверждаю. Начинаю движение, — ответил Хул, — подготовиться к старту.
Шиидо обернулся к Заку и Таш.
— Пристегнулись?
— Готовы, — ответили ребята.
Пока они поднялись над городом, Зак еще раз взглянул над Мос Эйсли.
— Вы думаете, что с Беидло все будет в порядке? — спросил он.
Таш пожала плечами.
— Надеюсь, что так. Его тело исчезло, поэтому его мозг вынужден был остаться в пауке-мозгоносце. Но он не похож на меня. Он хотел, чтобы его мозг был пересажен. Монахи помогут ему приспособиться к его новой жизни.
Зак повернулся, чтобы еще раз взглянуть
— Я не хотела бы, чтобы паук-мозгоносец стал моим постоянным домом, но это было бы с другой стороны неплохо, — продолжила Таш, — я могла двигаться, видеть и слышать посредством датчиков дроида. Но все было как в тумане.
Она взяла паузу.
— Конечно, полагаю, что мои чувства тоже были затуманены еще до этого. Зак, мне очень жаль, что я сразу не разглядела лесть Граймпена. Я очень, очень сожалею обо всем, что произошло. Я надеюсь, что не свела тебя этим с ума.
Зак засмеялся.
— Да, нет. Кроме того, когда еще выпадет случай избить собственную кичливую сестру и выйти из после этого героем.
Таш застонала, как стартующий корабль и уставилась куда-то вдаль.
А где-то на нижних этажах дворца Джаббы, в большом зале просвещенных, Джабба ревел в ярости среди монахов, стоящих перед ним. Он кричал настолько громко, что сотни колб, стоящих на полках, вздрагивали.
— Где Граймпен? — вопрошал хатт, — где Каркас?
Монахи не говорили ничего.
— Я сделаю так, что вы все испаритесь, — угрожал Джабба.
— Вселенная движется и когда-нибудь это случится, — ответил один из монахов.
Джабба раздражался еще больше. Он никогда бы не убил их. Хатт нуждался в них, чтобы отыскать Граймпена. Ведь Граймпен был единственным монахом, который желал показать их тайны.
— Когда-нибудь я все равно найду его, — бросил Джабба, развернулся и уполз прочь, — когда-нибудь.
Монахи дождались, пока он уползет. Выше их голов, на четвертой полке сверху, в третьей слева колбе, один из мозгов, казалось, дрожал от отчаяния в своем питательном желто-зеленом растворе.
— Я здесь! — кричал Граймпен. Но у него не было рта, чтобы вопить им, — Помогите мне!
Но его никто не слышал, кроме, возможно, нескольких очень просвещенных монахов. Однако те не обращали на это никакого внимания. Они знали, что Граймпен останется на полке, пока не станет истинно просвещенным, или пока не наступит конец времени, который ожидался с самого его начала.