Паутина [ Авт. сборник]
Шрифт:
— Да. Наверно, так, — грустно подтвердила Софи.
Я был очень голоден, но после этих слов мне расхотелось есть. Я сидел и тупо разламывал на тарелке пирог, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Теперь я знал, что там происходит. Я посмотрел через стол на Софи. В горле у меня застрял какой-то ком, который я никак не мог проглотить, и мне с трудом удалось выдавить из себя лишь одно слово.
— Куда?.. — хрипло спросил я.
— Не знаю. Наверно, далеко, — тихо сказала Софи.
Мы сидели друг против друга, Софи тихонько всхлипывала, дожевывая пирог, а я все никак не мог проглотить комок, застрявший у меня в горле. Все вокруг казалось мне каким-то пустым, бессмысленным, я чувствовал, что теперь все уже никогда не будет таким, как раньше. Все… Чувство это охватило меня с такой силой, что я с трудом удерживал слезы.
Миссис Уэндер внесла в комнату несколько узлов и корзин. Как сквозь пелену я видел, что она сложила их возле двери и вышла. Потом она вновь появилась и увела с собой Софи. Вошел Джон Уэндер с узлами и свертками. Когда он сложил их у двери и повернулся, чтобы уйти, я вскочил и побежал вслед за ним. Во дворе стояла пара лошадей с поклажей, и я удивился, что их не впрягли в повозку. Когда я спросил об этом мистера Уэндера, он покачал головой.
— С повозкой, Дэви, можно ехать только по дороге, а на лошадях скачи, куда хочешь.
Глядя, как он привязывает тюки к седлам, я неожиданно для себя набрался храбрости и выпалил:
— Мистер Уэндер! А вы… Вы не могли бы взять с собой меня?!
Он на мгновение замер, потом обернулся, несколько секунд мы смотрели друг на друга, и он медленна, с горечью покачал головой. Видя, что на глаза мои навернулись слезы, он положил мне руку на плечо и сказал:
— Зайдем в дом, Дэви.
Миссис Уэндер стояла в пустой гостиной, видимо стараясь сообразить, не оставила ли она чего-нибудь впопыхах.
— Мэри! — окликнул ее Уэндер. — Слушай, Мэри, он… Он хочет ехать с нами!..
Не говоря ни слова, она присела на краешек стула и протянула ко мне руки. Я подошел к ней, не в силах произнести ни звука. Она посмотрела мимо меня на мужа, и слова со стоном сорвались с ее губ:
— Джонни! Ох, Джонни! Его ужасный отец… Я боюсь его!..
Стоя рядом с ней, я отчетливо видел все ее мысли. Они были для меня гораздо понятнее, чем любые слова. Я знал, что она чувствует, знал, как страстно хочет она, чтобы я уехал с ними, и как хорошо она знает и понимает, что я не могу, не должен ехать. Я знал, каков будет ответ, еще задолго до того, как Джон Уэндер произнес первое слово.
— Я все понимаю, Мэри! — сказал он. — Пойми, больше всего на свете я боюсь за Софи… И за тебя. Если нас все-таки поймают, то обвинят не только в сокрытии отклонения, но еще и в похищении ребенка, понимаешь?
— Джонни! Если они отберут у нас Софи, мне уже нечего будет больше терять! Какая разница?!
— Есть разница, родная, — мягко возразил жене Уэндер. — Когда они убедятся, что мы убрались из их района, они успокоятся: пускай за нас теперь отвечают другие. Но если исчезнет сын Строрма, поднимется вой на всю округу, и у, нас не останется ни единого шанса. Они нас из-под земли достанут! Это не просто риск! Это — конец!
Несколько секунд она молчала. Я знал, о чем она думает. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она медленно проговорила:
— Ведь ты понимаешь это, Дэви? Если ты уйдешь с нами, твой отец будет так зол, что нам вряд ли удастся убежать. Я… Я бы очень хотела, чтобы ты был с нами, но… Ради Софи, ради нее, Дэви, ты не должен этого делать! Будь умницей, пожалуйста! Ведь кроме тебя, у нее нет друзей. Ты должен остаться ради нее. Ты… Ты сделаешь это, Дэви? Сделаешь, как я говорю?
Ее слова лишь подтвердили то, что я и так уже знал по ее мыслям, знал гораздо лучше, чем с ее слов. У меня не было выбора, но и не было сил сказать хоть слово в ответ, и я лишь молча кивнул… И долго стоял, прижавшись лицом к ее рукам, а она обнимала меня так, как ни разу в жизни меня не обнимал никто. Как ни разу в жизни меня не обнимала моя родная мать…
Они закончили собираться еще до наступления сумерек. Когда все было готово, мистер Уэндер отвел меня в сторону.
— Дэви, — помолчав, сказал он. — Я знаю, что ты любишь Софи. Ты вел себя, как настоящий мужчина, и сделал для нее все, что мог. Но есть еще одна вещь, которую ты можешь сделать и которая поможет ей. Ты… Ты сделаешь это, Дэви?
— Да, — твердо сказал я. — Я сделаю все, что вы мне скажете, мистер Уэндер.
— Когда мы уедем, — сказал он, — не возвращайся домой сразу. Ты бы мог побыть здесь… ну, скажем, до утра? У нас тогда было бы больше времени, понимаешь? Ты… побудешь?
— Да, — ответил я, и он пожал мне руку, как мужчина мужчине. Мне стало чуть легче от этого рукопожатия. Я почувствовал себя сильнее, а главное, всей душой ощутил, что кто-то во мне нуждается. Во мне и в моей помощи. Нечто похожее я почувствовал еще в нашу самую первую встречу с Софи, когда она подвернула ногу.
Мы подошли к лошадям, и Софи протянула мне руку. В кулачке у нее было что-то зажато.
— Это тебе, Дэви, — сказала она.
Я протянул свою руку, и она вложила мне в ладонь прядь своих каштановых волос, перевязанных желтой ленточкой. Потом она обвила мою шею своими ручонками и поцеловала меня прямо в губы, а я стоял и смотрел на эту тоненькую прядь…
Отец взял ее на руки и усадил на лошадь. Миссис Уэндер поцеловала меня так же нежно, как до этого сделала ее дочь, и прошептала:
— Прощай, Дэви… Прощай, мой милый. — И, потрогав ссадины на моем лице, одними губами шепнула: — Мы… Мы не забудем этого, Дэви! Никогда не забудем…
Они тронулись в путь. Джон Уэндер одной рукой правил лошадьми, другой обнимал жену. На опушке леса они остановились и помахали мне на прощание. Я махнул рукой в ответ, и они тронулись дальше. Последнее, что я видел, была ручонка Софи, махнувшая мне перед тем, как окончательно исчезнуть среди деревьев, на которые уже тем временем спускались сумерки.
Домой я вернулся засветло, когда все уже были в поле. Двор был пуст, но возле коновязи стояла лошадь инспектора, и я понял, что отец дома. Я честно выполнил просьбу мистера Уэндера и надеялся, что они успели уехать уже далеко. Хоть я и твердо решил не возвращаться домой до утра, когда наступила ночь, мне стало не по себе: никогда я еще не ночевал в чужом доме. В доме Уэндеров все было мне знакомо, но в опустевших комнатах все время чудились какие-то шорохи и скрипы. Я нашел несколько свечных огарков, зажег их, растопил печку, и потрескивающие поленья немного развеяли мои страхи. Но и внутри дома, и снаружи мне долго еще мерещились странные шорохи и непонятные звуки…