Паутина грез

Эндрюс Вирджиния

Но как же можно быть такой равнодушной, когда в семье болен ребенок? Как можно думать только о себе? Неужели она настолько эгоистична? Я задавала себе кучу вопросов. Почему мать вдруг так устала за время медового месяца? Разве это не самые чудесные дни, которые выпадают женщине? Разве можно устать, отдыхая в роскошном отеле, на великолепном курорте, когда кругом дивная природа, масса развлечений, угощений, музыки? Молодожены забывают обо всех тяготах и огорчениях, наслаждаясь долгожданной любовью. О какой усталости может идти речь?

И

как же мать могла оставить Тони в больнице, даже если ее утомила дорога? Не все доставляло мне радость в новой жизни, но этот маленький мальчик был как солнечный лучик. А для мамы он теперь как приемный сын… Тони явно был всерьез встревожен болезнью брата, почему мама отстранилась? Разве ее молодому мужу не нужны поддержка и утешение? Но вместо этого мать отправляется домой, чтобы поскорее принять горячую ванну и лечь в постель. Опять она заботится исключительно о своей красоте. Выходит, ее новое замужество — это повторение пройденного? Особенно если учесть, что и эту главу своей жизни она начала со лжи.

Нет, мама не такая, пробовала я возразить себе, но тут же одумалась: она всегда была именно такой, только я смотрела на нее детскими глазами и ничего не замечала. Теперь я повзрослела. Это случилось в тот день, когда я случайно стала свидетельницей разговора матери и бабушки Джаны. Розовая пелена спала с моих глаз. И отныне многое, что прежде казалось радужно-ярким, стало угрюмо-серым.

Я поднялась к себе, села на кровать и взяла игрушку, которую недавно получила в подарок от Троя. Глядя на нее, я размышляла над тем, что люди, какими бы богатыми или могущественными они себя ни считали, все же остаются хрупкими и уязвимыми созданиями, точь-в-точь как эта глиняная игрушка.

Мне оставалось только молиться.

Я заснула там, где сидела, и очнулась лишь после шести вечера. Сумерки наполнили комнату тревожными тенями. Меня знобило, как будто снизу, через все коридоры, лестницы и двери, проникал с улицы холодный, сырой ветер. Он словно ледяным покрывалом укутал меня, не пропуская тепло. Дурной знак, подумала я, содрогнувшись.

Тут меня как током ударило — Трой! Мгновенно я соскочила с кровати. В коридоре было темно и пусто. Сердце начало неистово колотиться. Дом как будто онемел, оглох, ослеп и лишился жизни, попав во владение призракам.

Опасаясь самого страшного, как сомнамбула прошла я к маминым дверям. За ними стояла полная тишина. Я приоткрыла щелочку, заглянула. В гостиной мамы не было. Тогда я на цыпочках пробралась в ее спальню.

Мама лежала, уютно закутавшись в одеяла, и спала безмятежным сном. Ее золотистые волосы красивыми волнами разметались по пышным подушкам. Повсюду в комнате стояли нераспакованные чемоданы и коробки, новая норковая шубка была небрежно брошена на стул, лыжная экипировка свалена в углу. Вероятно, мама действительно торопилась принять ванну и лечь.

Но как может она так долго и

крепко спать? Неужели ее совсем не тревожит болезнь малыша?

В комнатах нижнего этажа тоже не было ни души. Только в кухне я обнаружила людей: слуги собрались у стола и тихо разговаривали. Когда я вошла, все разом повернулись ко мне. Казалось, их лица слились в одно — мрачное, потухшее, встревоженное.

— Новости есть? — спросила я, боясь, что в ответ услышу что-то страшное.

Миссис Хэстингс тяжело вздохнула и промолвила:

— Мистер Таттертон звонил около часа назад и сообщил, что температура стала еще выше. Дыхание крайне затруднено. Состояние критическое.

Все смотрели на меня и явно ожидали реакции.

— Я собираюсь в клинику, Майлс. Вы не могли бы отвезти меня?

Он неуверенно взглянул на миссис Хэстингс, потом на повара Уильямса, затем на всех остальных. Парень определенно не знал, что делать в такой ситуации.

— Ваша мать не захочет, чтобы вы ехали, мисс, — наконец сказал он.

— Моя матьспит, — отчеканила я. — Через пять минут я буду готова. Подайте машину ко входу, — приказала я и во избежание дальнейших расспросов вышла.

В клинике я сразу нашла Тони, который разговаривал с дежурной сестрой в приемном покое. Свое длинное кашемировое пальто он перебросил через руку. Мужчина выглядел загорелым, свежим, но встревоженным. Мои неприязнь и недоверие к нему быстро улетучились. Все исчезало в буре переживаний под именем Трой.

— Ли! — воскликнул Тони, увидев меня, и почти побежал по коридору навстречу. — Джиллиан с тобой? — Он искал ее глазами в дверях.

— Нет, она спит, — бросила я в ответ, не сумев скрыть неодобрения в голосе.

Его лицо потемнело, и потух вспыхнувший было в глазах свет.

— Ясно.

— Изменения есть?

— Пожалуй, только намек на улучшение. Температура упала на полградуса. Молодец, что приехала. Спасибо. А то я тут один совсем уже сник.

— Ох, Тони, я так боюсь за него! Нам было так весело, так интересно вместе, пока вы с мамой ездили в Европу, и, честное слово, мы не делали ничего опасного, что могло бы вызвать его болезнь. Много гуляли, но всегда хорошо, тепло одевались, едва начинали замерзать, сразу бежали домой. Малыш так хорошо ел, он так…

— Ну хватит, хватит. — Тони сжал мои руки. — Трой не первый раз так тяжело болеет. У него слабый организм. Предсказать недуг крайне сложно. И я никого не собираюсь обвинять, особенно тебя. Выброси из головы этот вздор. — Он посмотрел на часы. — Сюда должен спуститься доктор с очередным сообщением, но это будет не раньше чем через час. Время ужинать. Я знаю здесь неподалеку один милый итальянский ресторан. Есть-то хочешь?

— Я… э-э…

— Уверен, что хочешь. И я с утра, считай, ничего не ел. Сидеть здесь и ждать нет никакого смысла. Пошли.