Паутина миров
Шрифт:
Взгляд остановился на окне, обращенном к городу.
Рядом с Чертовым Коромыслом сверкнуло: будто ранняя звездочка зажглась в серо-голубой вышине.
Пылающий раскаленной плазмой луч рассек облако и вонзился в центр Колонии. Взрывная волна взметнула в небо тонны пыли. Городские постройки поглотила муаровая мгла.
12
Следом за первым горячим торнадо последовал второй, а затем – третий, четвертый…
Небеса обрушили на город свой гнев, и даже солнце поспешило спрятаться за тучами пыли и дыма, словно было не в силах смотреть на то, что творится на земле.
Орбитальные мазерные установки запускались одна за другой. Они сияли в небесах смертоносным созвездием. Их было много, чертовски много, и Тарбак, вероятно, смог активировать и скоординировать лишь те, что находились в тот момент над Солнечным заливом. С упорством и затаенным ликованием маньяка он выжигал из тела города районы, где обосновались люди, нгены, арсианцы, птичники, ящеры… Пылал центр Колонии, Чумной городище, Грязный порт. Над заливом поднимался горячий пар.
Лещинский одним прыжком переметнулся к Тарбаку, схватил за плечо, встряхнул что было сил. Затрещал рукав, отрываясь по шву, Тарбак пошатнулся.
– Прекрати! Останови! – заорал Лещинский аборигену в лицо.
Тарбак вяло попытался освободиться. Одним глазом он смотрел на Лещинского, вторым – в глубь висящего у самого носа «привидения».
– Останови! Хватит! – Лещинский уже понимал, что все без толку. Необратимое уже свершилось. И не было точки сохранения, чтобы переиграть ситуацию заново: не поддаться на уговоры чужака, не позволить себе воспылать к нему доверием. Лучше было утонуть вместе с ним в штормовом море. Или остаться на растерзание рептилоидам.
Ничего уже не изменить. Горят в огне Оксанка и профессор Сахарнов, Корсиканец и Данелян, Гаррель и Полынов. И все… Все!
Пол задрожал. В окна ударил ярчайший свет, а затем башню окутало плотное облако пыли. Очередной горячий торнадо принялся гулять по Космодрому.
Лещинский почувствовал, как кренится Диспетчерская. Невдалеке грянул взрыв, и прочнейший плексиглас покрылся сетью трещин.
И тогда Лещинский ударил. Отчаянно и зло. Вложив в движение всю силу и все чувства, что переполняли его в эти страшные секунды.
Апперкотом в челюсть. Словно молотом.
Руку словно раскаленным стержнем прошило от кулака до локтя. Раздался сухой треск; Тарбак запрокинул голову, взмахнул руками и упал, роняя кровавую слюну, через перила на лестницу. Отсчитал спиной ступени и свалился бесформенным кулем поперек коридора.
Лещинский стоял посреди зала, безвольно опустив плечи. Стена пыли и дыма мешала рассмотреть, что творится снаружи. Грохот и тряска прекратились.
На пультах гасли огни. Малые «привидения» снова сбились в кучу возле большого, переплетения узоров внутри их блекли и таяли. Словно в сказке, когда со смертью Кощея его магия теряла силу, а армия и дворец обращались в прах, то же самое происходило в Диспетчерской. Тарбак был мертв, и разбуженные им силы снова впали в летаргию.
Лещинский не знал, что делать дальше. Мысль, что он стал соучастником убийства тысяч людей и нелюдей, сводила с ума. От нее тошнило и бросало в жар. А что, если он покинет башню и окажется один на один с опустевшим миром? Единственное разумное существо – на всю планету! Это достойное наказание за то, что он позволил маньяку, маскирующемуся под простофилю, сделать свое дело.
Медленно и шатко, словно тяжелобольной, он двинулся прочь из зала.
По лестнице вниз. Перешагнуть через лежащего в луже крови и собственных нечистот мерзавца Тарбака. В инженерную… На подъемник…
Лещинский передвинул рычаг. Заныли электромоторы, платформа поползла вниз. Из-за того, что башня наклонилась, спуск был неровным, и Лещинскому пришлось стоять, вцепившись в трос.
А вокруг клубились дым и пыль. Город было не разглядеть. Даже громада монтажно-испытательного комплекса едва просматривалась сквозь мглу. Что-то еще горело, искрили оплавленные волноводы, било факелом синее пламя из пережженной газовой трубы. Багровела, остывая, канава в метр глубиной – след, оставленный на земле мазерным лучом.
Лещинский побрел в сторону города.
Необходимо выяснить, что стало с Колонией. Может, кто-то уцелел? Может, кому-то нужна помощь?
От пыли и дыма хотелось кашлять. Сейчас бы пригодилась противопылевая маска, которую он потерял, удирая от ящеров. И совсем не думалось о том, что с собой у него – пустая фляга и ни крошки еды. А до Колонии – идти и идти через охваченные пожарами и перепаханные мазерами кварталы.
Задрожала земля, из-за серых клубов донесся низкий гул и ритмичный лязг. Через миг в дымной круговерти возникли светлые пятна фар. Бронеход на полном ходу вырвался из мглистой завесы и едва не затоптал Лещинского: тот чудом успел отпрыгнуть в сторону.
– Эй! – заорал вслед боевой машине гвардеец. – Стой! Стой, блин!
Бронеход перешел на шаг и развернулся.
Этой машине сильно досталось. Фонарь был разбит, половина брони отсутствовала, вместо левого пилона с орудийной подвеской – бахрома оборванных волноводов и разбитые гидравлические приводы. Баланс веса был нарушен, поэтому бронеход кренился и хромал.
– Браза! – раздался усиленный матюгальником знакомый голос.
– Гаррель? – у Лещинского отлегло от сердца. – Твою мать, Гаррель! Браза! Живой! – Он чуть было не кинулся обнимать шасси бронехода.
– Где абориген? – взволнованно спросил Гаррель.
– В башне! – взмахнул рукой Лещинский. – Он мертв. Я его убил. Это он все устроил… Браза, что там с Колонией?
Бронеход Гарреля развернулся. Из-под уцелевшего пилона вырвалась огненная стрела ракеты. Звякнул плексиглас Диспетчерской, и следом под куполом грянул взрыв. Горящие обломки посыпались на землю. Лещинский присел, обхватил голову руками.
– Ты с ума сошел?! – завопил он. – Абориген мертв! Зачем было палить?
Гаррель подвел бронеход к Лещинскому. От машины несло горячим железом, горелой изоляцией и мазутом. Лещинский с изумлением увидел, что сопло огнемета направлено в его сторону.