Паутина

Макоули Пол Дж.

–  Пятьдесят фунтов за штуку. По спецзаказу - дороже. Тим Ковени был высоким худым парнишкой. Волосы он

стриг коротко и красил в черный цвет. В ухе носил серебряное кольцо. Выцветшая зеленая футболка была неглажена и разодрана по шву под рукавом, а спереди усеяна прожженными дырочками. Мешковатые камуфляжные армейские штаны, грязно-белые кроссовки. Тим заметно успокоился, когда я закрыл его сумку и вернул ему.

–  У тебя здесь более чем достаточно, чтобы уехать из Лондона, - заметил я. Он не отреагировал, а я продолжил: - Роджер Курт рассказал

тебе о моем визите, так ведь? Он сообщил, что тебя разыскивает полиция, и ты решил быстренько заработать денег, чтобы иметь возможность смыться из города.

–  Ничего подобного.

–  Но ты направлялся к Кэмденскому рынку, верно? Там ты и продаешь свою посуду.

–  Я сказал: так я зарабатываю на жизнь.

–  Так ты сказал. Беда в том, что я тебе не верю. Ты оставил свою комнату, а теперь ищешь способ быстрее заработать. Кто-нибудь более подозрительный, чем я, мог бы подумать, что тебе есть что скрывать.

–  Я уже много чего сказал. Почему ко мне опять цепляются?

–  Хочу кое-что уточнить, - ответил я.
– Мы можем посидеть здесь, отдышаться и потолковать, или можем сделать это в официальной обстановке. Я мог бы обвинить тебя в учинении препятствий расследованию. Комната для допросов. Магнитофон, видеокамера. Или приятный разговор здесь, на солнышке. Выбирай.

–  Да не о чем мне с вами разговаривать, я ничего не сделал.

–  Успокойся, Тим, успокойся. Не хочешь закурить?

–  Господи, да у вас и настоящего курева нет! Я прикурил сигарету и выпустил дым.

–  Ты всегда такой нервный?

–  Мне действуют на нервы типы вроде вас, - со слабыми потугами на браваду выдал Тим Ковени.

–  Что ты имеешь против полиции, Тим?

–  Послушайте, я не хочу больше об этом говорить, понятно? Не хочу, и все. У меня голова кругом идет.
– Он посмотрел на меня и попросил: - Дайте-ка мне сигарету.

Я протянул ему пачку и зажигалку. Он закурил, пытаясь скрыть дрожь пальцев.

–  Где ты сейчас живешь, Тим? Молчание.

–  Я же говорил тебе, что знаю - ты бросил свою комнату.

–  У приятеля. Не стоит его в это дело впутывать.

–  Мне нужен его адрес.

Тим Ковени выпустил дым и назвал адрес.

–  Почему ты переехал из своей комнаты?

–  Потому что чувствовал, как у меня голова раскалывается.

–  Но ты все же нашел в себе силы немного поработать.

–  Я не скрывался, иначе не пошел бы в мастерскую.

–  Давай начистоту. Ты вернулся, чтобы забрать эти изделия, потому что тебе срочно понадобилось добыть денег. Ты чего-то боишься. Почему ты мне об этом не расскажешь?
– Вновь тишина.
– Давай поговорим о работе Софи. Ты помогал ей в шоу, которые она транслировала на своем сайте.

Тим Ковени пожал плечами, не сводя глаз с ползущих по дороге машин. Трава в парке была сухая, выбеленная солнцем. На потрескавшейся почве под кустами поблескивали мятые жестянки и осколки стекла.

–  Я не единственный ей помогал. Это была просто ерунда. Для смеху… Послушайте, я уже об этом рассказывал.

–  Мне всего лишь

нужно еще раз с тобой по этому пройтись, чтобы уточнить детали. Сам знаешь, Тим, полицейским всегда нужно все десять раз переспросить. И только. Мы просто спокойно поговорим. Никаких подтверждений фактов, никакой записи. Я уже беседовал с Люси Мэтьюз, и она описывала мне то, что вы проделывали втроем. Кто-нибудь еще участвовал?

–  Вряд ли.

–  А вы с Софи делали что-нибудь без Люси? Он опять пожал плечами, и я добавил:

–  Люси говорила, такое бывало. Чем вы занимались?

–  Я уже сказал: откровенная ерунда.

–  Позволь рассказать тебе кое-что о работе полиции, Тим. Большей частью мы пытаемся докопаться до истины. Иногда по каким-то причинам людям бывает трудно говорить правду полиции. Даже честные люди кое-что пропускают, когда беседуют с нами. Иногда преуменьшают свою роль, или говорят, например, что не видели того, что на самом деле прекрасно видели. А все потому, что не хотят, чтобы их впутывали. Что вполне естественно, ибо работа полиции имеет отношение к грязной стороне человеческой природы. Но это означает, что полиция очень хорошо понимает, когда говорят правду, а когда нет. Боюсь, ты не слишком откровенен со мной, Тим. Так что давай начнем все сначала. И давай будем во всем откровенны, потому что я думаю, в глубине души ты хочешь сказать мне правду.

–  Я и говорил правду. Мы маялись дурью. Что еще?

–  Ты невысокого мнения о ее искусстве.

–  Вы это о чем?

–  Ты сказал, что вы маялись дурью, но это же был ее курсовой проект. И для нее он был столь же важен, как для тебя твоя стеклянная посуда.

–  Ничего подобного. Искусство перформанса, концептуальное искусство и все такое - это совсем не одно и то же.

–  Тебе оно не нравится.

–  Я считаю это мошенничеством.

–  Но ты помогал Софи.

–  Почему бы и нет? Как говорится, для друга ничего не жалко.

–  Значит, она была твоим другом.

–  Ну, была.

–  И чем вы двое занимались как друзья?

–  Там не было ничего такого.

–  Какого такого, Тим?

–  Никакого того, что может быть у вас на уме.

–  Ты все крайне усложняешь, Тим… Он не ответил, и я решил сменить тему:

–  Как вы подружились? Вы занимались искусствами совершенно разного рода, вышли из совершенно разной среды.

–  Вряд ли это может что-то значить, - проронил он не без горечи.
– И уж всяко, ничего не значит в колледже.

–  Но это имеет значение.

–  Да. Вот почему эта страна так протухла. Люди видят только то, что хотят. Значит, кто-то вроде меня, парня из Ливерпуля, из рабочей семьи, непременно должен быть кем-то вроде хулигана, так?

–  Как я понимаю, у тебя не много друзей в колледже?

–  У меня тьма приятелей.

–  И у тебя есть девушка, Тим, правда?

–  Это не имеет никакого отношения к Софи, - резко вскинулся он. А потом снова ссутулился, сжался на краешке скамьи - локти и колени торчком. Не человек, а клубок нервов.