Паутина
Шрифт:
Я кинулся было на него, но слишком ослабел от потери крови и шока, и он с легкостью меня отпихнул. Мне удалось всего-навсего залить своей кровью его рубашку.
– Господи, - простонал он, пытаясь стереть кровь с рубашки носовым платком.
– Да вы и в самом деле грязный полицейский.
– Это всего лишь производственная травма. Детектив Дэвис повернулась на сиденье и осветила меня фонариком.
– Его порезали, Дэви.
– А может быть, он сам нанес себе рану, - прошипел Варном, все еще возясь со своей рубашкой и с носовым платком.
–
– Пустяки, - фыркнул я, хотя знал, что это не так. Я чувствовал сильную усталость. Из-за боли в руке трудно было связывать слова между собой.
– Я везу его в госпиталь, - заявила Дэвис.
– Только после того, как мы получим от него заявление, - уточнил Варном.
– Я распознаю артериальную кровь, когда ее вижу, - возразила Дэвис и завела мотор.
– Не хочу, чтобы его смерть повесили на нас.
Варном обратился ко мне:
– Ну, госпиталь гам или не госпиталь, но вы все равно должны об лснить, на каком основании связались с подозреваемым.
– Поберегите ваш пыл, - посоветовал я.
– Просто у нас с мистером Дином была приватная беседа. К тому же он, по вашему мнению, вовсе не подозреваемый.
– Я плотно придерживал левую руку правой, но, кажется, так и не смог остановить кровотечение. Рукав пропитался кровью с манжеты до самого локтя. Я добавил: - Может, вам следовало бы чуточку прибавить скорость, детектив Дэвис. Кажется, вы не ошиблись насчет артериальной крови.
– Посмотрите на него, - возмутился Варном.
– Пьяный грязный полицейский, считающий, будто в одиночку может справиться с психопатом.
– Вы можете ненавидеть меня до самых печенок, - возразил я.
– Но я-то думаю, что мы оба должны заботиться о справедливости. Барри Дин - в центре этого дела, есть у него алиби или нет. Он близок к тому, чтобы все мне рассказать, и я не уверен, откроется ли он кому-то еще.
– Чушь собачья, - бросил Варном.
– У нас ничего на него нет. Он был на Кубе во время убийства Софи Бут. Этим все сказано. И если раньше вы могли заниматься хотя бы делопроизводством, теперь я сомневаюсь, что вам доверят даже это. Из-за вашей некомпетентности погибли четыре прекрасных полисмена, а вы продолжаете думать, будто способны работать в полиции. Вас необходимо остановить. Для вашего же блага и для блага полиции.
– А как насчет вас, детектив Дэвис?
– поинтересовался я.
– Мне известно, что вы должны были помогать этому человеку отправлять те послания через анонимный кубинский ретранслятор, потому что, если честно, я не думаю, что Варном умеет даже печатать на машинке. Я знаю, вы это сделали, потому что вы подруга Тоби Паттерсона. Но неужели вы действительно хотите, чтобы Дин оставался на свободе? А ведь у менно это и произойдет, если мне не удастся заставить его заговорить.
– У вас большие неприятности, - отозвалась Дэвис.
– И вам не поможет, если вы начнете предъявлять такие дикие обвинения. Но если вы нам все расскажете,
– Это не его вина, - проговорил я.
Она взглянула на меня в зеркало заднего вида. Очень холодный расчетливый взгляд, более пристальный, чем взгляд Варнома, полный гневного отвращения.
– Не понимаю, почему вы невзлюбили Дина. Но у него твердое алиби на момент убийства Софи, и вам известно, что ДНК свидетельствует против Энтони Бута.
– Ловко же вы все представили, - заметил я.
– Но это ничуть не поможет вам стать накоротке со мной.
– Я лишь хочу вам помочь, чтобы вы сделали правильный выбор, Джон, - покачала головой Дэвис.
– Если вы подадите жалобу на Дина, если подробно объясните нам, что вы там делали, мы сможем арестовать его за то, что он вас ранил.
– Его долги куда больше, - не отступал я.
– Кроме того, я вовсе не собираюсь обвинять себя самого и подавать на него жалобу. Выполняйте свои обязанности. А я полицейский не того плана.
– Нет, - покачал головой Варном, когда мы подъехали и остановились у входа в Вестминстерский госпиталь.
– Вы долбаный идиот.
Варном повел меня к дверям, хотя я не переставал повторять, чтобы он убирался ко всем чертям. Он сопровождал меня до самого приемного покоя, где сестра велела мне успокоиться и прекратить ругаться.
– Полиция, - пояснил я, достал одной рукой удостоверение и стукнул им о высокий деревянный барьер, чтобы оно раскрылось. Свет был слишком ярким, он слепил меня, а гравитация, кажется, почему-то усилилась: я просто вынужден был вцепиться в барьер. И залил его кровью.
Сестра взглянула на мое удостоверение и сказала:
– Это не имеет значения. Здесь со всеми обращаются одинаково.
– Убежден, это произведет впечатление на кого угодно, - презрительно вымолвил Варном.
– Мы, разумеется, будем об этом помнить, когда в следующий раз кто-то из наших явится сюда с тяжелой резаной раной, и вы позовете людей, чтобы они с этой раной управились. А сейчас, мисси, руки в ноги и приведите этому человеку врача.
– Да пошел ты, - выругался я.
– Ты такой же, как я, когда доходит до того, чтобы разыгрывать тяжелый случай.
Мне хотелось сесть. Из-за того, что ряды оранжевых пластмассовых стульев вместе с сидящими на них кое-где пациентами, потрепанными, израненными и искалеченными, находились слишком далеко - меня отделяло от них целое поле сверкающего чистотой линолеума, - я уселся прямо на пол под самым барьером, но, кажется, плюхнулся несколько сильнее, чем рассчитывал, и услышал, как кто-то где-то позвал врача.
Меня запихнули на каталку и повезли в одноместную палату, где худющий молодой человек в белом халате проделывал с моей рукой всевозможные болезненные штуки, а я смотрел на него, испытывая блаженство от того, что лежу и что избавился от Варнома. Отчаянно хотелось курить, но я понимал, что не время просить сигарету.