Паутина
Шрифт:
— Как себя чувствуешь? — Лили передала брату блюдо с мясом. — Может, стоит все-таки…
— Нет, все нормально, я в порядке, — наверное, из чистого упрямства произнес брат. На его руке был огромный фиолетовый синяк. Интересно, он специально надел футболку, чтобы Лили и Ксения видели следы его страдания? Как ребенок, честное слово!
— Ну, я рада, — девушка постаралась не улыбнуться, а потом вернулась к еде. Джеймс рядом возился, наверное, пытался устроиться поудобнее, чтобы не было больно сидеть. Лили чуть отодвинулась, чтобы дать ему пространство и услышала его «спасибо».
— Джеймс, ты как мамонт! — вдруг вскрикнула Роза. Лили подняла глаза —
— Кто такой «мамонт»? — не понял Джеймс, потянувшись за другим кубком и наполняя его соком, пока Роза убирала с помощью палочки следы на скатерти. — Держи, я нечаянно.
Роза покачала головой, словно говоря о том, что кузен безнадежен, и взяла протянутый ей кубок:
— Мамонт, Джеймс, — это вымерший вид животных: больших, лохматых и совершенно неуклюжих… Думаю, ты им родственник, — девушка отпила сок и повернулась к Кэтлин, которая только что пришла и опустилась на скамейку. — А где Шелли?
— Наверное, все еще наблюдает за тем, как Томас переодевается в спальне, — предположил со смешком Джеймс, отчего Роза чуть не подавилась, а Кэтлин залилась смехом.
— Джим, не смешно, кстати, — откликнулась Роза.
— А я и не смеюсь, это Кэт, — гриффиндорец подмигнул младшей кузине за спиной школьной старосты. Роза допила сок и встала. — Куда это тебя понесло?
— У меня еще много дел, Джеймс. Если тебе нечем заняться, это не значит, что остальные живут в таком же блаженном ничегонеделании, — Роза махнула гриффиндорцам и покинула Зал. Лили повернулась к брату и успела поймать его победную ухмылку, посланную Скорпиусу Малфою. Что они опять затеяли?
Глава 3. Гарри Поттер
Чьи те глаза, которые все видят,
Всю боль, что у меня в душе сокрыта…?
Он стоял в спальне, которую уже начал называть «своей», и смотрел в окно. Луна. Опять луна, взгляд на которую не приносил ничего, кроме воспоминаний. И мыслей о Роне, которого, казалось, уже так давно не было в его жизни. Хотя, наверное, давно…
Влажные после душа волосы падали на лоб, чуть отвлекая от созерцания луны. Гарри поднял руку и откинул их назад. Тело отдалось легкой болью в плече. Он опустил взгляд и в полумраке увидел свежий порез от заклинания.
Тело еще помнило возбуждение битвы. Такое знакомые ощущение опасности, когда нервы на пределе, когда каждая мысль — о том, чтобы ударить раньше, чем ударят в тебя. Когда ты весь как струна, как мерцающее на кончике твоей палочки, готовое вылететь, заклинание. И этот миг — миг, когда луч отрывается от палочки — растягивается на мгновения и на вечность. Вдох, выдох, смерть, жизнь.
Он был на дежурстве, когда пришло сообщение о кровавом сражении на Косой аллее. Там дежурили пятеро мракоборцев, они, видимо, сразу подали сигнал о помощи. И никто не смог бы запретить Гарри Поттеру отправиться туда, в гущу битвы, туда, где сражались с его врагами. С теми, кто был виновен в смерти его жены. В разбитой жизни его друзей.
Их было одиннадцать: восемь волков, с ними — трое волшебников в масках. Как знакомы были эти вырезы глаз, эти приглушенные масками голоса. И Гарри уже не помнил себя, не мог потом даже воспроизвести всего, что происходило. Волшебники пытались не подпустить мракоборцев к бару, где происходила кровавая расправа, но министерских бойцов было больше. Они прорвались внутрь, оглушая оборотней смертельными заклятиями, опутывая веревками, целясь в глаза и в суставы лап.
Гарри помнил, как упал убитым один из прикрывавших оборотней волшебников, но кто его убил, точно сказать не мог. Двое волшебников, опутав четверых волков, скрылись вместе с ними, трансгрессировав. Остальные достались Министерству — убитые волшебник и оборотень, оказавшийся к тому же женщиной, и трое отчаянно сопротивлявшихся волков, которых тут же отправили на нижние уровни Отдела Тайн. Целители, которые ходили по залитому кровью полу, буквально отловили Гарри Поттера, заставив того снять рубашку. Оказалось, кто-то из волшебников задел его заклятием.
Потом до полуночи они разбирались с показаниями, с пострадавшими и пленными, общались с прессой — Кингсли в конце не выдержал и выхватил перо у одной из самых назойливых журналисток. Гарри успел отправить сов детям и Гермионе, которая была с Альбусом дома, чтобы они не беспокоились, прочитав в газетах о происшествии.
Он вернулся в тихий дом, где в гостиной была оставлена свеча. В кухне на столе, накрытый крышкой, стоял для него ужин, а под тарелкой — картинка, которую нарисовал для него Альбус. Гарри устало поел, а потом поднялся к себе, ощущая пустоту внутри. Каким-то далеким воспоминанием колыхнулась в голове мысль, что Джинни никогда не ложилась спать, не дождавшись его. Он очень сердился на нее сначала, а потом привык. Привык возвращаться в дом, зная, что там его ждут.
Здесь его тоже ждали, но по-другому. Словно давая свободу. Свободу вернуться, когда ему потребуется домашнее тепло, словно освобождая от задней мысли о том, что кто-то из-за него не спит. Освобождая от вины за свое отсутствие дома.
Он стоял перед окном и смотрел, как лунный свет играет на островках снега. В окне дома напротив уже стояла тыква, напоминая, что через два дня — Хэллоуин. Где-то лаяла собака, по дороге пронеслась одинокая машина.
Гарри поднял руку и провел по свежему рубцу. Он не позволил наложить повязку — из-за смехотворного пореза. В камине шумно развалилось полено. Огонь наполнял спальню теплом и светом, но Гарри бил легкий озноб, наверное, из-за спада напряжения, что весь день им владело. Лунный свет падал на его испещренную шрамами грудь, на руки, засунутые в карманы брюк.
Спать не хотелось. Неполная луна, выглядывая из-за облаков, тревожила душу. Да и зачем спать, если во сне все равно нет покоя?
Гарри, вспомнив, взял с тумбочки палочку и наложил заглушающие чары на комнату. Он не хотел, чтобы Гермиона или Альбус опять услышали его крик во сне. Он так делал теперь каждую ночь, не желая их тревожить. Он не хотел, чтобы его ада касался кто-то еще, чтобы кто-то другой, ни в чем не виноватый, видел то, что видит он.
День за днем. Туннель. Лица. Дыхание.
Ночь за ночью. Словно сражение за его душу. Дамблдор. Волан-де-Морт. Мать оборотня. Сам мальчик. Люпин. Грейбек…
Гарри закрыл глаза, чувствуя, как бешенно колотится его сердце. Потом с силой зажмурился, пытаясь не пустить воспоминания. Но когда он уставал или нервничал, им было проще прорваться, проще подчинить его волю себе.
Он застонал, понимая, что опять погружается в пучину своей вины. Картинки, образы, голоса… С каждым днем с тех пор, как погибла Джинни, они становились все четче, все ярче, все мучительнее. Наверное, это конец. Наверное, однажды он уже не найдет в себе сил вернуться, вынырнуть, отодвинуть в глубину души этот ад.