Павел I
Шрифт:
О шансах Никиты Ивановича и его воспитанника сохранились лишь смутные воспоминания, свидетельствующие невероятность какой-либо революции как в 1772-м, так и во все последующее время.
Одно из воспоминаний связывает участь престола с именем голштинского уроженца на русской службе, пригретого еще Петром Третьим, – Сальдерна. Самое знаменитое его предприятие – это помощь Дании в приобретении Голштинии. Великий князь Павел Петрович наследовал Голштинию от покойного отца: намерение Петра Третьего о войне с Данией за возвращение утраченного Шлезвига было еще памятно в Петербурге; никто не знал, как скажется оно на будущем Павла; Сальдерн «вошел в частные сношения с датским двором, получал от него подарки и обещание получить еще большие за содействие к достижению предположенной Даниею цели – окончательной уступки ей Голштинии. Сальдерн представил Екатерине, что <…> так как великий князь вступает в совершеннолетие, то необходимо лишить его этого владения, ибо, по словам Сальдерна, можно было опасаться, что наследник в качестве германского имперского князя мог бы держать себя в некоторой независимости от русской императрицы и если бы имел злой умысел, мог бы даже увлечься до того, чтобы вступить в союз во вред императрице. Екатерина нашла вескими эти соображения Сальдерна, и 21 мая 1773 года заключен был в Царском Селе окончательный с Даниею трактат <…>, коим, уступая Дании Шлезвиг и Голштинию, Павел Петрович приобретал взамен того графства Ольденбург и Дельменгорст. Затем актом 14 июля 1773 г. Павел передал их коадъютору любскому Фридриху-Августу, представителю младшей линии голштинского дома. – Этим окончательно разрешен был голштинский вопрос по отношению к России» ( Кобеко. С. 76).
Мы не выясняли, сколько и чего получил Сальдерн от датского двора за двойное приращение Датского королевства, – надо полагать, безбедную старость себе обеспечил. Между тем он, видимо, хотел добыть еще и славу в потомстве: «Поддерживая в уме Екатерины ложные опасения против ее сына, Сальдерн, с другой
То, что Панин не донес на Сальдерна, а императрица о его проекте узнала, – добавочно препятствовало доверию к Никите Ивановичу. Сомнениям в Никите Ивановиче помогал и его брат – генерал-аншеф Петр Иванович, поселившийся по выходе в отставку в Москве и ставший здесь великим фрондёром. – «Панин много и дерзко болтает, – оправдывал Петра Ивановича перед императрицей московский главнокомандующий, – но все оное состояло в том, что всё и всех критикует, однако такого не было слышно, чтоб клонилось к какому бы дерзкому предприятию» ( Осмнадцатый век. Т. 1. С. 96–97).
Впрочем, пока Никиту Ивановича Панина не свалили болезни, его кредит в иностранных делах не мог перебить никто и он оставался незаменим вопреки догадкам Екатерины о его домашних замыслах. Самый важный его замысел – о конституции в России – известен нам, к сожалению, только по одному преданию, сюжет которого, увы, невозможно ни проверить критически, ни живописать другими анекдотами. Предание таково:
«В 1773 или в 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился на дармштадтской принцессе, названной Натальей Алексеевной, – граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал П. И. Панин, княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целию свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо ее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие <…>. При графе Панине были доверенными секретарями Д. И. Фонвизин, редактор конституционного акта, и Бакунин, оба участники в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем. Он открыл любовнику императрицы Г. Г. Орлову все обстоятельства заговора и всех участников – стало быть, это сделалось известным и Екатерине. – Она позвала к себе сына и гневно упрекала ему его участие в замыслах против нее. Павел испугался, принес матери повинную и список всех заговорщиков. Она сидела у камина и, взяв список, не взглянув на него, бросила бумагу в камин и сказала: – Я не хочу знать, кто эти несчастные. Она знала всех по доносу изменника Бакунина. Единственною жертвою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна: полагали, что ее отравили или извели другим способом <…>. Граф Панин был удален от Павла с благоволительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича 5 тысяч душ и остался канцлером <…>. Над прочими заговорщиками учрежден тайный надзор <…>.
Панин предлагал установить политическую свободу сначала для одного только дворянства в учреждении верховного Совета, которого часть несменяемых членов назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из своего сословия лиц <…>. Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы исполнительная <…>. В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д. И. Фонвизиным под руководством графа Панина. У меня был список с введения, или предисловия к этому акту <…>, которое, сколько припомню, начиналось так: «Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют. Просвещенный ясностию сея истины и великими качествами души монарх, приняв бразды правления, тотчас почувствует, что власть делать зло есть несовершенство и что прямое самовластие тогда только вступает в истинное величие, когда само у себя отъемлет власть и возможность к содеянию какого-либо зла» и т. д. За сим следовала политическая картина России и исчисление всех зол, которые она терпит от самодержавия» ( М. А. Фонвизин. С. 127–129).
Введение к конституции сохранилось [111] – слог его выдает остроумие Дениса Фонвизина. Говорят, что Павел одобрял не только слог, но и смысл написанного. За три дня до смерти, 28-го марта 1783 года, Никита Иванович Панин долго разговаривал со своим воспитанником, и тот тогда же своеручно записал рассуждения того вечера (см. Сафонов 1974). «Очертив общий состав предстоящих реформ, – резюмирует эти записи летописец, – Павел особо подчеркивает необходимость „согласовать <…> монархическую екзекутивную власть по обширности государства с преимуществами той вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения себя от деспотизма или самого государя или частного чего-либо <…>. Д лжно различать власть законодательную и власть законы хранящую и их исполняющую. Законодательная может быть в руках государя, но с согласия государства, а иначе без чего обратится в деспотизм. Законы хранящая должна быть в руках всей нации, а исполняющая в руках под государем, предопределенным управлять государством“. Затем обосновывалась мысль об учреждении выборного дворянского Сената как законы хранящей власти, уточнялись его компетенции, порядок его взаимодействия с государем, структура, территориальное деление, полномочия должностных лиц и т. д. <…>. Как мы могли убедиться, Павел, несомненно под влиянием Н. И. Панина, в своих размышлениях о способах ограничения самодержавия и роли в этом выборного дворянского представительства пришел к признанию принципа разделения властей как основополагающего начала будущего государственного устройства России. Значение этого трудно переоценить. Ибо принцип разделения властей, выдвинутый передовой политико-правовой мыслью эпохи Просвещения, составляет и в наши дни родовой признак, фундамент любого последовательного конституционализма. Павел же, как теперь выясняется, явился первым в династии Романовых претендентом на российский престол, кто не просто признал этот факт, но и готов был, хотя бы в течение недолгого времени, в 80-е гг. XVIII в., претворить его на практике» ( Тартаковский. С. 202–204). – Говорят также, что после 1789 года, когда во Франции власть, законы хранящая, сначала отняла у короля власть, законы дающую, а затем и саму его жизнь, – Павел позабыл про свои рассуждения вечера 28-го марта и вообще про конституционные ограничения монаршей власти, ибо в самой мысли об ограничениях видел посягновение на царский сан – сиречь якобинство и революцию.
111
Приводим в кратком изложении содержание сохранившихся документов, относящихся к проектам Паниных – Фонвизина – Павла:
1) Введение кконституции(написано Д. И. Фонвизиным), под именованием «Рассуждение о непременных государственных законах», или «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления и оттого о зыблемом состоянии как империи, так и самих государей». – «Рассуждение» начинается знаменитыми словами: «Верховная власть вверяется государю для единого блага Его подданных…» – Далее рассуждается о следующем: I. Отечество в опасности от неустройства государственного правления: 1: нет закона о престолонаследии, и «престол зависит от отворения кабаков для зверской толпы буян, охраняющих безопасность царския особы»; 2: нет законодательных ограничений для произвола власти, итого – смесь деспотии с анархией «не нрав государя приноравливается к законам, но законы к его нраву <…>. Тут, кто может, повелевает, но никто ничем не управляет <…>»; 3: ни одно из сословий, в том числе дворянство, не имеет политических прав, и все отстранены от управления; у власти оказываются случайные люди (фавориты), и «подданные порабощены государю, а государь обыкновенно своему недостойному любимцу <…>, и уже перестает всякое различие между государственным и государевым; между государевым и любимцевым»; 4: нет законодательного контроля за исполнительной и судебной властью ни в столицах, ни в провинции, и «кто может – грабит, кто не может – крадет»; 5: нет законов, обеспечивающих контроль над властью помещиков, и «мужик, одним человеческим видом от скота отличающийся», может привести государство «в несколько часов на самый край конечного разрушения и гибели». – II. Надо обустроить Российскую Империю конституцией – «непременными государственными законами» – которая 1: предохранит государя от ошибочных решений – «государь, подобие Бога, преемник на земле вышней Его власти», должен Богу и ревновать; как «Бог <…> постановил правила истины <…>, по коим управляет Он вселенною», и не нарушает их, так и государь должен установить «правила непреложные, основные, основанные на благе общем и которых не мог бы нарушить сам»; 2: предоставит подданным – всем и каждому – блаженство политической вольности, собственности и безопасности. – III. Ясность законов «должна быть такова, чтоб ни малейшего недоразумения никогда
2) Конспект конституциипод именованием «Прибавление к Рассуждению, оставшемуся после смерти министра графа Никиты Ивановича Панина, сочиненное генералом графом Петром Ивановичем Паниным, о чем между ими рассуждалось»: § 1. Об утверждении на все времена формы правления в виде конституционной монархии: «Монаршеского владения с фундаментальными, непременными законами». § 2–3. Об утверждении краеугольного вероисповедания – православного – и о том, что русский царь может быть только православным. § 4–6. О свободе других вероисповеданий. О запрещении под страхом смертной казни переходить из православной веры в другую и о запрещении церкви силой принуждать к православию. – О запрещении под страхом наказания лицам одного вероисповедания клеветать на лиц другого или порочить чужую религию. § 7. О территориальной целостности Российской Империи: «О не раздроблении и о не разделении никакою самоизвольною властию Российской Империи, ни в наследства, ни в продажи, ни в мены, ни в заклады, ниже и ни под какими наименованиями или предлогами какого бы то роду и названия быть могло». § 8—14. Об утверждении прав престолонаследия – «с предпочтением мужской персоны и колена пред женской; об установлении возраста, в котором наследник может стать царем; об узаконении форм опекунства над малолетним императором и форм избрания нового монарха „на случай несчастливого пресечения наследственных к престолу колен“ и проч. § 15–20. О правах дворянства, духовенства, купечества, мещанства, крестьянства; „о узаконении для каждого состояния государственных подданных личного наследственного права“. § 21–22. „О праве собственности каждому“; „о праве над наследственными имениями“. § 23. „О праве вольности к незапрещенному, но к позволенному законами“. § 24–27. О правах и формах завещаний, разделов имений, приданых при замужествах, незаконнорожденных младенцев. § 28–29. „О правах родителей над детьми и должностях детей противу родителей“; „О праве и обязательствах между супружеством“. § 30–31. О власти помещиков и о должности крепостных. § 32. О производстве судебных дел только в публичных судах. § 33. „О истолковании и утверждении истинного существа злодеянию, оскорбляющему Величество“. § 34. Об утверждении „на все мирные времена“ стабильного курса рубля и чеканке соответствующей монеты. § 35. Об установлении новых налогов только с санкции Министерского Совета и при утверждении монархом. § 36–37. Об утверждении при императоре органа конституционного контроля – „главного государственного присутственного места к надзиранию под очами самого монарха во всем государстве над всеми прочими присутственными местами <…> с наблюдением всю точность и неприкосновенность к неопровержению фундаментальных законов“. § 38. Об учреждении при императоре апелляционного суда – „присутственного государственного места“, „чтоб чрез оное только, а не какими другими дорогами приходили к самому монарху жалобы и доношении на последнее решение“. § 39. Об утверждении государственного статуса всех присутственных мест. § 40. О ежегодном государственном бюджете на „содержание во всем государстве всех войск для обороны империи и славы государя“. § 41. О государственном бюджете „на построение и на ежегодное содержание для всего государства четырех крепостей ко вмещению знатных гарнизонов“ вблизи границ (о четырех главных границах России см. „Рассуждение“ Павла 1774 года). § 42. О неприкосновенности бюджета на оборону. § 43. Об утверждении власти монарха относительно всего того, „чего в форме государственного правления и в фундаментальных правах точно не предписано“. § 44. „О предположении формы присяги для всех государственных подданных на всеподданническое повиновение и соблюдение фундаментальных прав по установленной форме государственному монаршескому правлению. – Сочинено в селе Дугине, 1784 года, в месяце сентябре“.
3) Проекты двух манифестов на случай вступления великого князя Павла на престол с исчислением «зловредностей, окоренившихся в обществе нашем», и главных способов их обустройства: объявлением фундаментальных законов и порядка престолонаследия.
4) Два письма от генерала графа Петра Ивановича Панина к великому князю Павлу с изъяснением причин, побудивших к сочинению конституции и манифестов (позорное угрызение сердец при воспоминаниях о том, как преступно и беззаконно были низвергнуты младенец Иван и Петр Третий; искреннейшая верность и всеподданническая любовь к наследнику престола).
Письма, манифесты, введение и конспект конституции были предназначены для вручения Павлу в будущем – когда он станет царем – «хотя уже и по смерти моей»; ныне же «не дерзнул я осмелиться поднести Вам сочинения <…> – Известны, по несчастию, ужасные примеры в Отечестве нашем над целыми родами сынов его за одни только рассуждения противу деспотизма, <да> и собственная Вашего Величества безопасность <…> еще в подвластном положении» ( Шумигорский 1907. Приложения. С. 1—35). 1 октября 1784 г. П. И. Панин запечатал эти бумаги для вручения их в будущем Павлу. В 1789 г. он умер; в 1792 г. умер Фонвизин. «Бумаги таких персон, как Панин, после смерти обычно просматривал специальный секретный чиновник <…>. Денис Фонвизин успел припрятать наиболее важные, опасные документы, и они не достались Екатерине. Автор „Недоросля“ сохранил по меньшей мере два списка крамольного „Рассуждения“: один у себя, а другой <…> в семье верного человека, петербургского губернского прокурора Пузыревского <…>. Наступит день, когда на престоле окажется Павел <…>. Родственники Фонвизина, видно, не торопились представиться Павлу и в течение всего его царствования благоразумно сохраняли у себя подлинную рукопись Введения к конституции. – Вдова губернского прокурора Пузыревского подносит ему пакет конспиративных сочинений Фонвизина – Паниных <…>. Подробности эпизода нам неизвестны, но после этого Пузыревская получила пенсию, Никите Ивановичу велено было соорудить памятник. И более ничего <…>» ( Эйдельман 1991. С. 92–93).
Впрочем, если сравнить то, что в общем и целом планировалось им в рассуждении вечера 28-го марта, с тем, что стало происходить во время его царствования, то, напротив, может показаться, что он не только не забыл, а вполне последовательно и логично исполнял согласованное с Никитой Ивановичем Паниным. Ведь когда он стал царствовать, он поступил согласно собственному плану, разделив функции властей: власть законодательная принадлежала ему, государю; власть, хранящая законы, была поручена Сенату, а власть исполнительная – коллегиям, de facto ставшим при Павле министерствами. Да, конечно, он отбросил – как якобинскую – мысль о выборном Сенате и вообще ликвидировал всякую выборность. Но, строго говоря, эта поправка не вносила ничего особенно нового в его самобытные понятия о разделении властей: какая разница, будут ли сенаторы выбраны уездным да губернским дворянством, или их назначит сам государь, если смысл их службы заключается в контроле за исполнением законов, не ими, а государем выданных?
Ну, а что касается ограничения монаршей власти законами – то, кажется, нет нужды напоминать, как ценил Павел законность. Наверное, в его царствование не было ни единого судебного дела, решенного без подыскания под это дело приличествующего юридического обоснования. Тем более сам Павел постоянно подавал подданным пример подчинения уставам своего государства. Поэтому, когда ему подносили для подписи судебные решения, он так редко миловал: слово закона – выше самовластной воли. Он не мог поступать против законов даже в тех случаях, когда в дело бывали замешаны особы, лично преданные ему. Когда Аракчеев, например, довел своего подчиненного полковника до самоубийства, он был отстранен от службы, несмотря ни на какие персональные выслуги перед Павлом. То, что многие законы, которым Павел себя подчинял и которым принуждал подчиняться всех и каждого, были им самим придуманы – отнюдь не противоречит сказанному, ибо кто бы ни придумал законы, все и каждый, включая царя, должны их исполнять.
И это тоже может называться исполнением непременных законов. – Такая логика: вольность есть всё, что законом разрешается.
Итак, приготовления к бракосочетанию, само бракосочетание и медовую эпоху после оного сопровождал невидный посторонним наблюдателям поток законотворческих инициатив.
Однако в день совершеннолетия Павла, 20-го сентября 1772 года, не случилось ровно ничего, кроме обеда и бала, обычных для дня рождения наследника. А в день бракосочетания, 29-го сентября 1773 года Никита Иванович Панин был торжественно отставлен от заведования штатом великого князя с таким количеством пожалований, какие в эпохи Елисаветы Петровны или Анны Иоанновны не получали ни Шувалов, ни Разумовский, ни Бирон. – Да будут благословенны времена расцвета цивилизации: то, за намек на что раньше колесовали, теперь искореняется манием монаршей милости.
Оппозиция была задарена. «Дом мой очищен», – сказала Екатерина, отодвинув Никиту Ивановича от сына ( Сб. РИО. Т. 13. С. 361). Для возобновления привычного равновесия был возвращен к делам и Григорий Орлов.
Между тем видимый ход событий был куда опаснее для державы, чем невидимый.
В середине сентября 1773 года – в самый разгар петербургских приготовлений к свадьбе – на окраине империи, под Яицким городком, объявился очередной Петр Третий, самый страшный из всех бывших и будущих, – Пугачев.