Павел I
Шрифт:
Но Дибич прильнул к его уху и яростно прошептал:
— Этого господчика не надо величать светлостью!..
— Благодарю вас… — поперхнувшись повторил мальчик. — Мы ехали прекрасно, прекрасно.
— Не страдали ли от российского мороза, ваше высочество?
— Нисколько, благодаря шубе, шапке и этим мягким русским сапогам! В возке было очень тепло и укрыто.
— Возок имел нарочитое приспособление, — невыразимо скрипучим голосом сказал барон Дибич. — Под сиденьем приспособлен железный ящик, наполняемый на каждой станции горячими угольями.
— О, с таким приспособлением мороз не страшен! — согласился князь Зубов.
Он сам отодвинул кресла, предназначенные для принца. Мальчик сел. Взгромоздился на другое кресло и барон. Сел и Зубов.
Он угощал принца, ведя с ним любезнейшую беседу. Барон вставлял скрипучие, отрывистые замечания и жевал, странно двигая и прищелкивая челюстями и непомерно разевая рот, когда подносил к нему кусок или кубок.
В последнем случае длинный нос его едва не обмакивался в благородную виноградную влагу.
II. На сон грядущий
Когда ужин был окончен, князь Зубов любезно показал принцу приготовленные для него покои и спальню.
Почему-то для последней была выбрана особенно обширная комната, почти пустая с кроватью под балдахином, напоминавшей саркофаг. Несмотря на истопленную изразцовую печь, покой был достаточно прохладен. Огромные окна ничем занавешены не были и выходили на ледяное пространство Невы. Северное сияние все вспыхивало и переливалось в величественных пространствах небесных. И в покое и за окнами все было так огромно, пустынно, великолепно и холодно.
— Желаю вашему высочеству спокойной ночи на новоселье! — сказал князь Зубов и вслед за тем удалился.
— Да знаете ли вы, что это за человек? — спросил Дибич.
— Поскольку могу судить из беседы, приятный, — отвечал маленький генерал, с тоской поглядывая на ложе и потирая стывшие руки.
— Это один из известнейших и коварнейших любимцев императрицы Екатерины! Но теперь он и братья его в упадке. При дворе перед ним не извольте слишком расточать ваших любезностей!
— В придворных сплетнях, барон, я еще неопытен, как крестьянский мальчик, — сказал принц Евгений.
— Тем более должно вам следовать моим указаниям! — возразил барон Дибич. — Вы в самом деле так разговаривали с князем Зубовым, будто находились с ним где-нибудь на охотничьем бивуаке.
— Я слышал, что придворная жизнь уподобляется лесу, где охотятся за крупной дичью чинов, орденов, милостей. То, значит, в сем лесу возможны и бивуаки.
— Вы блистаете остроумием, ваше высочество. А я вас предупредил. Хотя Зубовы и возвращены из ссылки, но император им показывает холодность. Вы же болтали с ним и, вообще, осыпали его милостивыми словами…
— Ах, Дибич! Сейчас всего больше устрашает меня, что эта пышная кровать показывает холодность! Ну, как я буду здесь спать!
Тут в спальню вошел ротмистр фон Требра с сильно покрасневшим от тостов лицом.
— Ну, сейчас начнут они ссориться! — подумал принц Евгений.
Дибич и фон Требра всю дорогу вздорили, каждый заявлял исключительные права на принца, один — как его наставник, другой — как посланный императором.
И теперь, едва ротмистр вошел, Дибич принял вызывающую осанку, вздернув голову, причем парик его едва не слетел на пол и коса задорно выгнулась крючком. Со своей стороны, ротмистр заложил руки за спину и с высоты окинул пренебрежительным взором карикатурную фигурку барона.
— Господин барон фон Дибич! — сказал он резко, — уведомился я, что его величеству угодно завтра же дать аудиенцию его высочеству!
— Господин ротмистр фон Требра, — самым скрипучим голосом отвечал Дибич. — Если это так, то вы тут при чем?
— При чем я тут?! — закричал ротмистр, и его покрасневшее лицо стало пламенным. — Странно слышать мне это от вас, барон, когда вам известно, что его высочество мой воспитанник и родителем его препоручен моему надзору.
— Мне же препоручено самим императором доставление его высочества в столицу Российской империи! — наступая, проскрипел Дибич.
— Так что же! — в свою очередь наступая, кричал ротмистр, — вы препорученное вам исполнили, а доставление ко двору его высочества не прямая ли обязанность воспитателя?
— В каких правилах воспитывали вы принца? В якобинских? — все еще наступая, кричал Дибич.
— В правилах чести, барон! Ибо я преподавал принцу токмо военные науки! — тоже наступая, кричал фон Требра.
— Вы есть якобинец! Вы последователь известного кенигсбергского вольнодумца Иммануила Канта У вас под подушкой вместо молитвенника его всеразрушающая «Kritik der reinen Vernunft»! Вы — безбожник!
— А вы есть известный клеветник! Что у меня под подушкой лежало, до того вам дела нет. Я преподавал принцу не «Kritik», а воинский устав прусской службы!
— А я сей устав производил в действие на полях Цорндорфа!
— Что вы производили в действие на полях Цорндорфа, я не знаю!
— Весь свет о сем известен! И сам великий Фридрих…
— Я знаю одно, что завтра имею сопровождать его высочество во дворец на аудиенцию!
— Никогда!
— Нет, им-имею!!.
— Ни-когда!!.
— Н-нет, им-м-ме-е-ю!!!..
— Ни-ког-да!!!..
Произнося последние слова, каждый из споривших поднимал палец кверху и потом махал им перед носом противника, причем коротенький барон приподнимался на цыпочки и подскакивал, чтобы дотянуться до физиономии рослого ротмистра.
Затем оба отступили, словно два петуха.
— Я есмь друг императора Павла! — крикнул, ударяя себя кулаком в грудь, барон Дибич. — Это я имею доставить его высочество во дворец!
— А я назначен принцем-родителем иметь неотступное смотрение за его высочеством и потому сопровождаю его завтра! — тоже ударив себя кулаком в грудь, крикнул ротмистр.