Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Преодолев первый шаг, продолжали работу; животные всетаки умирали; другие причины вызывали их смерть. Чем же она объяснялась?
К концу 1849 г. или в начале 1850 г. возгорелась жестокая полемика между Траубе и Шиффом. Траубе полагал, что смерть происходит главным образом от паралича гортани, но он понимал дело иначе, чем его предшественники; если, с одной стороны, перерезка блуждающих нервов вызывает постоянное сближение голосовых связок, которые уже больше не раздвигаются во время вдоха, то, с другой стороны, упомянутые связки не закрывают достаточно герметично гортань во время акта глотания и рвоты, чтобы не позволить инородным телам проникать в трахею и в легкие; отсюда - воспаление легких, на которое различные авторы уже давно указывали и которое, обостряясь, должно было довести животное до смерти.
Отвергая эту теорию,
К сожалению, полемика приняла ожесточенный характер, и авторы кончили, как и начали, полными противоречиями, почти без всякого примирения; правда, заболевание легких как причина смерти было признано обоими авторами; но различие мнений по вопросу о происхождении этой болезни нанесло значительный вред выработке такого способа экспериментирования, который предупредил бы эту причину смерти ваготомированного животного и показал бы в то же время наличие или отсутствие других причин этой смерти.
Если изучать дело беспристрастно, то надо сознаться, что поступление инородных тел в гортань и в легкие способно вызвать смерть, раз удалось констатировать присутствие этих тел в легких ваготомированных животных. Этому факту, вызванному главным образом параличом гортани, благоприятствовали в то же время одновременный паралич пищевода и нарушение деятельности cardia - факт, вызывавший скопление пищи в нижнем отделе пищевода, что давало повод к частым рвотам и срыгиваниям.
Неспособность гортани хорошо закрываться давала себя особенно чувствовать ввиду того, что защита дыхательной трубки была почти полностью перенесена на голосовые связки. Очевидно, приходилось различать два разных механизма, обусловливающих смерть: внезапное проникновение в гортань громадного количества пищи должно было удушать животное, что фактически и наблюдалось большим количеством ученых; с другой стороны, постоянное проникновение маленькими дозами инородных тел в легкие, действительно, вызывало в них хроническое воспаление, а следовательно и смерть, если процесс был более или менее длительным.
Когда я работал в 1887 г. совместно с H. М. ШумовойСимановской над изучением иннервации желудочных желез, меня было множество собак желудочными фистулами и с пищеводом, вскрытым на уровне шеи, так что ротовая полость была полностью изолирована от желудочной полости: собак, естественно, кормили непосредственно через фистулу, и ничто не могло, таким образом, проникнуть в пасть в случае рвоты или срыгивания. Мы перерезали у каждой из этих собак левый n. vagus на шее, а правый - под местом отхождения п. laryngeus inferior и сердечных ветвей. Мы были крайне заинтересованы в выживании этих животных, и, несмотря на это, они погибали через 10--15 дней, причем их легкие были в прекрасном состоянии. Они, очевидно, пали жертвой расстройства пищеварения, которое проявлялось в рвоте и в разложении пищи в желудке. Доктор Тимофеев и доктор Крейль из лаборатории Людвига пришли к тому же результату.
Таким образом мы точно констатировали новую причину смерти ваготомированных животных: голод или, в случае искусственного питания, отравление разложившейся пищей.
В 1896 г. в период моих лекций о пищеварении, в то время как я экспериментировал над влиянием блуждающих нервов на желудочную секрецию при помощих перерезки, я решил бороться против этой четвертой причины смерти.
Перед тем как вводить в желудок более или менее твердую пищу, я вызывал секрецию желудочного сока посредством химических возбудителей, постепенно увеличивая порции еды. По По окончании пищеварения, имевшего место дважды в день, я практиковал промывание желудка тепловатой водой. Мы добились полного успеха; собака пережила обычные сроки. Через 2 месяца я проделал также на шее перерезку правого n. vagus; животное, таким образом, было вполне ваготомировано. Спустя 6 месяцев оно еще жило, веселое, сильное, нормальным весом, обнаруживая все признаки удовлетворительного физиологического состояния. Не следует никоим образом приписывать этот результат счастливой случайности: следующая собака, соберированная и выхоженная таким же образом, тоже выжила.
Мои сотрудники, доктора Качковский и Чешков, получили тот же результат; их операция несколько отличалась от моей в том смысле, что оба nn. vagi были перерезаны одновременно, и оба на шее.
Итак, я считаю себя вправе утверждать, что каждая взрослая собака должна быть спасена, даже если у нее перерезаны оба nn. vagi, при условии соблюдения уже упомянутых предписаний. Факт выживания этих собак указывает на категорическое разрешение всей серии отдельных фактов нашего вопроса. Он доказывает полную реальность второй итьей указанных выше причин смерти.
Ни одна из наших собак не погибла внезапно, потому чтоони не имели возможности забивать себе гортань инородными телами; легкие тоже не были затронуты ни непосредственно после перерезки, что констатировалось каждый раз тщательным выслушиванием, ни позже, что было установлено вскрытием через 6 или 7 месяцев после операции. И причина этого заключалась единственно в невозможности проникновения маленьких кусочков пищи в легкие.
За все время наблюдения дыхание у наших собак было редкое, от 4 до 6 раз в минуту, типичного характера. Таким образом, естественно, должна отпасть сама собой целая серия предположений, относящихся к смерти ваготомированных животных и объясняющих ее расстройством дыхательного аппарата. Что касается трофического влияния блуждающего нерва на сердце, тооно в действительности совершенно фантастично: спустя 6 месяцев после операции сердце оставалось совершенно нормальным...
Но действительно ли мы рассмотрели все роды смерти, от которых могут погибнуть ваготомированные животные? He совсем: хотя наши животные остаются совершенно здоровыми, это происходит только при условии искусственно упрощенной жизни, умеренного и спокойного режима.
Пониженная жизнеспособность животных выражается не только в том, что они больше не могут сами есть и достаточно хорошо переваривать свою пищу, но простирается еще дальше. Однажды я потерял за несколько часов одну из моих собак, которая после ваготомии была совершенно здорова в течение примерно 7 месяцев, и случилось это только потому, что я дал ей обычную дозу камалы, чтобы избавить ее от солитера; этот же порошок, данный сразу же вслед затем в двойной и тройной дозе другим неоперированным собакам, оказался для них абсолютно безвредным. Также и для другой ваготомированной собаки обычная доза каломеля оказалась смертельной. Доктор Чешков из моей лаборатории наблюдает в данное время эффект, производимый различными энергичными жизненными условиями на ваготомированных собак, совертенно поправившихся после операции. Он делает им ванны из холодной воды, затем помещает их в очень жаркую комнату, заставляет их бегать, таскать разные грузы, и т. д. В целом ряде отношений разница между нормальными и оперированными собаками громадна.
Что прежде всего необходимо отметить, это внутреннюю температуру животного, которая делает резкие и частые скачки; небольшая прогулка поднимает ее на 1.5°, более длительная прогулка (около двух часов) по довольно свежей погоде подняла ее до 42.5°; пришлось прекратить опыт охладить животное из опасения смертельного перегревания. Пребывание в комнате при температуре в 28--30° также очень легко поднимает температуру до 42 градусов. Поэтому также приходится прерывать опыт и по тем же причинам; если же, наоборот, внешняя температура низка, то животное очень быстро и очень чувствительно охлаждается; при одинаковых внешних термометрических условиях колебания температуры от 0.3 до 0.4° до R формальной собаки соответствуют скачкам в 6 градусов оперированного животного; собака становится, так сказаль, хладнокровным животным.
Очевидно, в обычных условиях эти собаки легко бы погибли или от чрезмерного охлаждения зимой, или от перегревания летом. Но в настоящий момент, за отсутствием окончательного анализа, трудно с точностью решить, в чем дело в этом случае: является ли причиной изменение дыхательного механизма или, быть может, тут дело в каких-то специальных терморегулирующих аппаратах.
Есть еще другой факт, часто наблюдаемый у этих животных; это - неспособность сердца легко возвращаться к нормальному состоянию, раз оно уже ускорило свои движения. Проходят часы (вместо минут, как у нормальной собаки), прежде чем сердце вернется к ритму, свойственному ему до операции. В обычных условиях наша собака постоянно имела бы случай ускорять таким образом свой пульс и ее сердце рано или поздно истощилось бы от этого. Самое интересное это то, что в этих опытах давление крови и амплитуда колебаний этого давления остались без заметного изменения.