Павшее Королевство
Шрифт:
У каждого человека рядом на подушке располагается маленький серый фейри, крылышки обернуты вокруг их тел, как будто бы они спят… но они не спят. Каждая фейри вонзила зубы в горло своих человеческих жертв достаточно сильно, чтобы пустить кровь.
Мой инстинкт — атаковать, схватить этих фейри и убить их всех. Но когда я шагнула вперед, Блуждающий Огонек замер, посмотрел на меня и вытащил свои зубы из кожи женщины.
Она вскинулась. Её слишком тоненькие руки начинают хватать воздух, как будто пытаясь вернуть Огонька назад.
Я дергаюсь назад, болезненно ударяясь лодыжкой о ближайшую кровать. Едва замечаю. Я ахнула и прикрыта рот рукой от того, что увидела, когда одеяло соскользнуло с её тела.
Отметки на руках и ногах, шрамы слишком большие, чтобы винить за них Огоньков. Тридцать шесть человеческих зубов. Сорок шесть тонких клыков. Ещё, ещё и еще. Нет ни единой части её тела, которую бы обошли стороной.
«О Боже. О Боже, О Боже».
Глаза маленького фейри встречаются с моими, когда он ещё раз вонзает свои крошечные зубы в её шею. Он впивается своими клыками так глубоко, что кровь стекает на её ключицу.
И женщина снова ложится на подушку со вздохом… И улыбкой.
В животе потяжелело. Я разворачиваюсь, распахиваю дверь и выбираюсь из этого коттеджа. Подальше от этих кроватей, этих фейри, этих людей.
«Не оглядывайся. Забудь все снова. Забудь то, что видела».
Я цепляюсь ногой за камень, но мне удается сохранить равновесие и не упасть на землю. Кто-то зовет меня по имени прямо тогда, когда я пересекла поляну и опустошила содержимое желудка в кусты.
Я кладу руки на колени и прерывисто дышу. Крепко закрываю глаза, словно это как-то может стереть картину той женщины, живущей с единственным только желанием: укусом фейри.
Киаран однажды рассказал мне, что случается, когда фейри забирают людей. Их отрывают от этого, а они все жаждут большего. Когда s`ithichean решает забрать человека, это не то, от чего можно уйти. Никогда.
Я никогда не видела этого прежде. Я никогда не видела людей, настолько зависящих от касаний фэ, что это все, что держит их в живых. Я пережила смерть и войну, но было что-то в этом… В том, чтобы видеть людей, чахнущих и ослабевающих в кроватях. Борьба покинула их.
Они с таким же успехом могли бы быть мертвы.
— Айлиэн, — раздается нежный голос Эйтинне. Она подходит ближе. — Ты в …
— Не надо, — я протягиваю руку и вытираю рот рубашкой. — Пожалуйста. Мне нужна минутка.
— Хорошо, — выражение её лица терпеливое, понимающее.
Я облокотилась о ближайшее дерево и соскользнула вниз, пока не оказалась на холодной почве. Мне все ещё плохо. Так чертовски плохо, что я не могу даже стоять. Занимает около двух минут, прежде чем тошнота проходит, и я могу говорить.
— Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду, — говорю я ровным голосом, без эмоций. — Никакой фейрийской полулжи. Никаких загадок. Они … — я тяжело сглатываю, потому что слова прилипли к языку. — Это жертвы Киарана?
Эйтинне ничего не произносит. Её молчание говорит за нее. Но, как будто этого не было достаточно плохо, она наконец-то отвечает, прошептав:
— Айе.
Я закрываю рот ладонью. Клятва, которую Киаран дал Охотнице, в которую влюбился тысячи лет назад, запрещает ему убийство людей, иначе он сам умрет. Когда фейри даёт клятву, он остаётся, связан ею навеки.
Но будучи Неблагим Королем, его цель — смерть, разрушения. Он умрёт, если не будет питаться человеческими жертвами. Когда Киаран попросил Эйтинне забрать ту часть себя, которая требовала человеческие жертвы, она была способна помочь ему, но, только заплатив цену: ей пришлось связать силы, которые делали его Королём Неблагого Двора.
Когда Сорча убила меня, она использовала кристалл Старого Королевства, чтобы развязать узы Эйтинне и вернуть ему его способности. И это судьба Киарана. Убивать людей или умереть, или питаться ими и оставлять подобным образом.
— Почему они здесь? — я прижимаю ладони к глазам, словно это может помочь мне забыть. «Почему ты держишь их здесь?»
— Кадамах оставляет их на границе наших территорий, — отвечает она тихим голосом. — Деррик говорил мне, что проткнуть их мечом — было бы милостью. Либо же я могла просто убрать фей от их вен, и позволить им просто исчезнуть, но я не могу. Я просто … не могу, — клянусь, я вижу сожаление в её выражении лица. Жалость ко мне. — Ты можешь попробовать спасти его, но я не знаю, есть ли в нем ещё твой Киаран МакКей.
Он оставляет их там. Как тогда sluagh приносили Эйтинне подарки Киарана. Жестокая насмешка, послание. «Я собираюсь выиграть».
Нет, он не может быть таким. Не может. Должна быть часть его, до которой ещё можно дотянуться, которая стоит спасения.
Так много чувств проходят сквозь меня, каждое хуже воспоминания, как меч Сорчи проходит сквозь меня. Мне не следовало бы волноваться за Киарана. Я не должна позволять себе. Потому что я не могу быть объективной. Я не могу отказаться от него.
Он в моем сердце, а я в его, и, думаю, это уничтожит нас обоих.
Как будто бы прочитав мои мысли, Эйтинне опускается на колени рядом со мной и кладет руку на мою.
— Ты должна понять, — говорит она, — стать слишком привязанным к человеку — это проклятие, это то, что мой вид учит с раннего возраста, потому что мы не можем не привлекаться человеческой красотой. Ее хрупкостью.
Она продолжает:
— Моя мама всегда говорила, что любить человека — это как любить бабочку. Когда я была молода, она каждый день меня спрашивала: «Что делает людей лучше нас?» И она никогда не была удовлетворена ответом, пока я не нашла правильный.