Пай-девочка
Шрифт:
Никогда.
Это был для меня самый дорогой комплимент.
Говорят, что страх перед падением в никуда исчезает на десятом-двенадцатом прыжке. Я знала, что в моем случае вряд ли будет так, и все же верила в это, как в некую одной мне известную религию. Курс АФФ был закончен. Но я боялась прыгать одна. Мне казалось, что присутствие Генчика немного меня отрезвляет. Я не могу целиком раствориться в вязком страхе, потому что мое сознание цепляется за Генчика, который рядом, только руку протяни. Я начинаю непроизвольно думать о том, идет ли мне этот шлем
Но если Генчика не будет рядом… Кто знает, может быть, я отключусь от парализующего ужаса и вообще не смогу открыть парашют.
Первое время Генчик, словно понимая это, прыгал со мною. Мы всегда покидали самолет последними. Пока другие парашютисты толпились у раскрытой двери, мы целовались. Самолёт потряхивало, снаружи весело гудел ветер, через несколько минут ветер закружит нас и оторвет друг от друга — но сейчас мы целовались, и все нам было нипочём. Пожалуй, в этот момент мне нравился больше всего — во всем процессе парашютного прыжка.
Если бы не Генчик, я бы давно отказалась от панибратских объятий неба, от парашютов, от самолетика «Элки» и модного прыжкового комбинезона. Куда безопаснее находиться на земле, укладывать чужие парашюты и иногда, задрав голову вверх, с легким беспокойством следить за тем, как раскрывается в небе красный Юкин купол. А высота, падение, скорость, ветер в ушах… Зачем мне всё это нужно, если никто не будет целовать меня перед выходом из самолёта? А ради этого «предпрыжкового» поцелуя можно и не такое вытерпеть.
Все думали, что мне нравится прыгать. Все думали, что я люблю небо.
А я на самом деле небо почти ненавидела.
Я ненавидела ясное небо — потому что внизу была слишком отчетливо видна земля, и мне казалось, что я вижу, как она приближается, хотя это был полный бред, невроз, потому что ничего подобного замечать я не могла.
Я ненавидела облачное небо, потому что однажды залетела в облако, в котором шел град, и потом всё мое лицо было в болезненных крошечных синяках. С тех пор я относилась к облакам, даже бездонным на вид, подозрительно, как к опасным хищникам, о повадках которых мне было известно слишком мало, чтобы рассчитывать на победу.
Я ненавидела утреннее небо, потому что знала — впереди целый день, наполненный страхом. Мне придется прыгнуть как минимум четыре раза, и не деться от этого никуда.
Я ненавидела вечернее небо, потому что в процессе последнего (парашютисты говорят «крайнего») взлета «Элка» поднимается чуть выше обычного иногда на высоту пять тысяч метров. И это значит, что свободное падение продлится не сорок, а пятьдесят секунд, а то и целую минуту. Минута кошмара, минута умирания — что может быть хуже? Это на земле кажется, что минута — это мало. А там, в небе, минута — это больше, чем сто лет, честное слово.
Я ненавидела небо, ненавидела небо любое. Зато, кажется, по уши влюбилась в Генчика.
Такое могло произойти только со мной. Кому рассказать — не поверят. Я спала с мужчиной, я ждала его звонка, иногда (редко, но все-таки) мы куда-то выбирались вместе. И все же я никак не могла понять — считается ли, что мы встречаемся? Или нет? На аэродроме мы жили в разных номерах. Я жила в комнате с Юкой, а Генчик — с Жориком или Димой Шпагиным.
— Юк, мне так хочется провести с ним ночь! — жаловалась я. — Не переспать, а именно провести ночь. Мы только однажды ночевали вместе, только в первый раз. Больше — никогда.
— А я тебе с самого начала говорила, что Генчик — не тот вариант, — жёстоко говорила Юка. — Вот увидишь, он рано или поздно тебя кинет.
— Но, кажется, я ему нравлюсь. Он говорит, что у меня самые красивые глаза.
— Всем дурнушкам всегда говорят, что у них красивые глаза, — усмехнулась Юка, — Потому что глаза в принципе красивы у всех. Скажи, как глаза сами по себе могут быть уродливыми?
— Они могут быть маленькими, например.
— Ну и что? У Клаудии Шиффер маленькие глаза. И у Ким Бейсингер небольшие. Это ещё ничего не значит.
— Еще он сказал однажды, что если бы и женился, то только на такой девушке, как я.
— Не смеши меня! — фыркнула Юка. — Сплошная абстракция. Вот если бы он конкретно сказал — давай подадим заявление в ЗАГС, когда лето кончится. Тогда бы я тебе поверила.
Она была права. Как всегда права. Иногда я начинала ненавидеть Юку за то, что она всегда права.
Ничего подобного Генчик мне не предлагал. Он вообще вел себя так, словно между нами ничего, кроме нежной дружбы, нет. Он по-прежнему вовсю кокетничал с аэродромными девчонками. Тем летом на нашем аэродроме появилось много новеньких девушек. Они тоже хотели проходить АФФ, но, в отличие от меня, они, кажется, любили небо (вот идиотки!) и искренне хотели стать опытными парашютистками. Поскольку Генчик был инструктором, то он быстро знакомился со всеми.
Некоторые из них особенно меня раздражали.
Например, рыжая Ксеня. Я могла бы поспорить на собственный парашют, что волосы у нее были крашеными. Наверняка на ощупь они, как и все крашеные волосы, сухие и жесткие. Но как только она появилась на аэродроме, только и было разговоров а вы видели новенькую рыжую? А вы уже знакомы с Ксеней?
Она была высокой и статной. Самая высокая девушка на аэродроме. У нее была пышная грудь, пышные бедра и тонкая талия. Глядя на неё, Юка процедила — такая фигура сейчас не в моде. Ей бы никогда не удалось стать манекенщицей. И я горячо Юку поддержала. Но положение дел от этого не менялось — Ксеня все равно была одной из самых красивых девушек на аэродроме.
К тому же она оказалась способной парашютисткой. АФФ она прошла за одни выходные. Казалось, она не боится ничего. Однажды я попала с ней в один взлет. Ксеня совсем не нервничала, она спокойно проверяла, плотно ли облегает руку высотомер и в порядке ли подушка отцепки. Она покидала самолет с улыбкой. А Генчик был её инструктором.
Это ужасно, но втайне я мечтала, чтобы у нее не открылся парашют.
Была ещё одна мерзкая девица, из новеньких, — Инга. Холеная миниатюрная блондиночка, похожая на ребенка. Ей можно было дать и пятнадцать лет, хотя она была на три года старше меня. У Инги был тоненький нежный голосок и огромные голубые глаза, скоро она получила прозвище Дюймовочка.