Пай-девочка
Шрифт:
Когда я училась в девятом классе, я была влюблена в одного мальчика из параллельного класса. Звали его Федя. Этот Федя снился мне каждую ночь. У него были усики, он был самым высоким в классе и носил рваные на колене джинсы. Каждый раз, когда я проходила мимо Феди, у меня холодели ладони. На уроках я только о Феде и думала.
Но, конечно, я изо всех сил делала вид, что он мне безразличен. Я даже не всегда с ним здоровалась. А когда девчонки обсуждали его, наморщив нос, говорила — фу, он такой противный!
Как я могла дать понять, что влюблена? Я ведь уже тогда была
Мы окончили школу, и я о Феде разумеется, забыла. Мы поболтали пять минут, а потом вдруг сказал: «Ты знаешь, Настя, я ведь был в тебя влюблен с седьмого класса!»
Я до сих пор не могу об этом забыть. А ведь всего и надо было — подойти к Феде, улыбнуться и сморозить какую-нибудь милую глупость. Или прямо так и сказать — нравишься ты мне, Фёдор. Может быть, тогда и я была бы совсем другой — ведь у меня появился бы мужчина.
Я лишилась бы девственности в пятнадцать лет.
Я была бы уверенной в себе.
И сейчас не смотрела бы жалко на Генчика, ожидая его приговора.
— Не надо ревновать. — Он погладил меня по волосам. Его ладонь была перепачкана землей. И я подумала, что теперь придется перемывать голову.
— Не надо ревновать, потому что у нас с тобой все равно ничего не получится? — решила уточнить я.
Он удивленно на меня взглянул.
— Почему? Я тебе надоел?
— Нет. Но между нами и так ничего нет, кроме секса.
— А этого мало? — Он понизил голос и красноречиво улыбнулся, надеясь свести неприятный разговор шутке.
Но я не улыбнулась в ответ. Я знала, что в другой раз у меня просто не хватит смелости поговорить об этом.
— Ты никуда со мной не ходишь. Я ни разу не была у тебя в гостях. Перед своими друзьями ты делаешь вид, что ничего между нами нет. Ты ночуешь в номере с Димкой Шпагиным, а я — с Юкой. Мы занимаемся сексом в лесу, хотя могли бы спать рядом всю ночь. Но ты этого не хочешь. Ты говоришь Дюймовочке, что тебе хотелось бы её защитить, и даешь ей свою куртку. Ты говоришь Ксене, что она красивая. Она и правда красивая. Не то, что я.
Я бы говорила ещё и ещё, но он прижал указательный палец к моим губам. Ему не хотелось ничего этого слушать.
— Но я считаю, что ты гораздо красивее, чем Ксеня. Я дал Дюймовочке куртку, потому что она замерзла. Если бы замерзла тетя Ляля, я дал бы куртку ей. Я думал, что тебе нравится секс в лесу. Это так необычно.
— Мне нравится секс в лесу, — вставила я.
— Я ночую в номере с Димкой Шпагиным потому, что Юка ни за что не отпустит тебя ко мне.
— Что? — изумилась я. — Юка же не моя мама, чтобы отпустить меня куда-то или не отпустить.
— На твоем месте я бы держался от нее подальше, — нахмурился Генчик.
— Она — моя единственная подруга.
— И именно она постоянно внушает тебе, что ты некрасивая, что тебе не надо прыгать, что у тебя ничего не получится. Разве это дружба?
— Юка многое для меня сделала, — твердо сказала я. — Я знаю её лучше. Она очень хороший человек. И она правда меня любит. Я не могу её бросить, потому что я тоже её люблю… Но я и тебя люблю, Генчик. То есть тебя — в первую очередь.
3ря я это сказала. Сама понимала, что зря. Теперь он и на пушечный выстрел ко мне не подойдет.
— Хочешь, я прямо сейчас скажу Димке Шпагину, чтобы он переселился в номер к Кисе?
— А это будет удобно? — засомневалась я. — Киса же девушка…
— Да брось! Они знакомы больше десяти лет, всё самое лучшее, что могло между ними быть, уже давно случилось.
— Киса и Димка? — удивилась я. — А тебе никогда не говорили, что аэродром — это большая койка? — Он хлопнул меня пальцем по носу. — Но это не имеет отношения к делу. А ты иди к Юке и скажи ей, что ночуешь у меня. Идет?
Я думала, что Юка выскажет мне свое недовольство. Она не любила спать одна. Иногда мне казалось, что мо Юка боится темноты. Она бы ни за что в этом не призналась. Но однажды я подумала — а может быть, её некоторая сексуальная неразборчивость продиктована именно страхом темноты? Она приглашает к себе домой очередного ненужного ей мужчину не потому, что любит секс. А для того чтобы всю ночь рядом с нею покоилось чье-то тело, чтобы, если ей станет страшно, она могла протянуть руку и коснуться его плеча.
Но Юка спокойно сказала:
— Давно пора. Не забудь презервативы.
После той ночи все изменилось. Мы вместе завтракали в аэродромной столовой, и Генчик обнимал меня за плечи. Потом мы вместе прыгали. Потом он отвез меня домой. Но не бросил у подъезда, как обычно, а поднялся ко мне — «на пять минут, выпить кофе». И остался на ночь.
Мы встречались почти каждый день, я даже немного похудела, потому что мне вообще не хотелось есть. Генчик пригласил меня на день рождения своего школьного товарища. И всем представлял меня так6 — это Настя, моя девушка.
Это были, пожалуй, самые счастливые недели в моей жизни. Я подстриглась и купила туфли на каблуках. Раньше я бы ни за что на свете не купила бы себе туфли на каблуках.
Мы ходили в кино — на все подряд, без разбора. Мы ходили в кино с определенной целью — целоваться. Нам, как подросткам, было весело целоваться именно в кино.
Почти каждый день готовила для него ужин. Вообще-то готовить я не умею — поэтому его мои старания забавляли.
— Что это такое? — спрашивал Генчик, рассматривая пенное варево зеленоватого цвета, водопадами вытекающее из кастрюльки на плиту. — Это суп?
— Сам ты суп, — обижалась я. — Это начинка для яблочного пирога.
— Разве начинку для яблочного пирога надо варить перед тем, как положить её в пирог?
— Понятия не имею. Но думаю, что получится вкусно. Получалось, разумеется, отвратительно. Мы торжественно выносили яблочный пирог (вернее, недопеченную массу) на помойку и заказывали по телефону пиццу. Обожаю пиццу.
Девушкам, которые весят столько, сколько вешу я, обожать пиццу возбраняется. Но ничего поделать с собою не могу. И потом, Генчику я нравлюсь такой, какая я есть.