Печали веселой семейки
Шрифт:
Вчера много чего было не так, но не могла же я сказать ему, что как подозреваемый в преступлении он вел себя не очень правильно, упорно не желая ничего говорить о своем нехорошем поступке. Но эту мысль перебила другая — почему-то я невольно подумала о его сильных руках и голубых глазах.
— Здравствуй, Слава, — сказала я. — Извини, но сейчас я очень занята и разговаривать с тобой не могу.
— Подожди! — раздалось в трубке. — Мне непременно надо с тобой поговорить! Просто необходимо!
Может быть, то, о чем Терентьев хочет поговорить, как-то связано с моим расследованием?
— Если это так нужно, то хотя бы намекни,
— О тебе, — мгновенно отозвался Терентьев. — А остальное — не телефонный разговор. Даже если мы с тобой пользуемся мобильниками.
Ничего не скажешь, получилось у него даже очень коротко! От такой лаконичности совсем толку мало. Может быть, он нашел мою контактную линзу? Неплохо бы как-нибудь осторожненько об этом узнать. И я спросила:
— Послушай, а я вчера у тебя ничего не оставила?
— Нет… — в голосе Терентьева послышалось неподдельное удивление. — А что, ты что-то потеряла? Мне, может, поискать?
— Да, записную книжку я куда-то задевала, — без запинки соврала я. — Ну да бог с ней, не стоит из-за такой ерунды устраивать переполох. Не беспокойся. Давай встретимся завтра, сегодня я, право, никак не смогу. Дела!
— Ну, хорошо, — ответил Терентьев, хотя по его голосу ясно слышалось, что для него не так уж и хорошо, что ему придется так долго ждать.
Что ж такого он мне хочет сообщить? А, ладно, доживем до завтра.
Я открыла наконец-таки дверь и вышла на улицу, обуреваемая любопытством. Согласитесь, что поводов для него было предостаточно. Весь путь до Предмостовой площади, который я проехала в тряском дребезжащем автобусе, который имел наглость носить звучное определение «коммерческий», я разрывалась между двумя вопросами: кто же он такой, анонимный пользователь моим автоответчиком, и о чем все-таки хотел поговорить со мной Терентьев. И, пытаясь найти на них ответы, я и сама не заметила, как добралась до места.
День был очень хорош. Ярко светило весеннее солнце. Так же ярко, как и в тот день, когда меня угораздило ввязаться в историю с супругами Каминскими. Волга медленно, но верно оттаивала — посверкивающие на солнце льдины медленно проплывали по течению. По мосту через Волгу проносились машины. Набережную еще покрывал снег, под солнечными лучами сделавшийся черным, а из-под него вытекали грязные ручейки талой воды. Словом, обычная картина: весна в городе.
Выйдя на Предмостовую площадь, я внимательно огляделась по сторонам. Никого, хотя бы отдаленно похожего на того, кого мне предстояло поймать, не наблюдалось. Правда, приметы, которыми я располагала, благодаря акустикам из милиции, были самые что ни на есть расплывчатые: приблизительный возраст да зуб со свистом. Итак, на площади находились: две девушки-студентки, с жаром обсуждающие какого-то зверя-преподавателя; три старушки из тех, которым дома делать нечего и которые потому целыми днями сидят на скамейке и обсуждают каждого проходящего; маленький мальчик в зеленых резиновых сапогах, самозабвенно шлепающий по лужам; две молодые женщины, наверное, подруги, с детскими колясками; дед-пенсионер, читающий свежую газету. Вот и все.
Я села на сырую скамейку, не выпуская из виду телефоны-автоматы, стоящие неподалеку от троллейбусной остановки, и сделала вид, что любуюсь великолепным грязно-слякотным видом, открывавшимся передо мной. А сама искоса продолжала наблюдать.
Пока я сидела, проехало уже пять или шесть троллейбусов. Из них, само собой, выходили молодые мужчины, каждый из которых по возрасту мог бы быть тем, кого я выслеживала, но… Естественно, в рот я им на предмет обнаружения зуба со свистом не заглядывала, а кроме того, никто из них не подошел к телефонам.
Прошел час. Я закурила, чем вызвала ворчливое неодобрение со стороны трех старушек и деда-пенсионера, оккупировавших соседнюю скамейку. Знали бы они, сколько сигарет я выкуриваю за день и сколько, соответственно, трачу на них денег, возмутились бы, наверное, еще больше. Минутная стрелка на моих часах отсчитала еще тридцать две минуты. Я решила, что неплохо было бы подзакусить, и достала из сумки бутерброд с ветчиной. Любопытные носы трех бабок и деда-пенсионера вновь потянулись в мою сторону, и я услышала новую порцию ворчливого неодобрения. Мы, мол, в наши годы молодые губы не красили, сигарет не курили, колбасу не ели, а занимались только тем, что служили Советскому Союзу. Обычная история: не то нынче поколение пошло, а в их времена и вода была мокрее, и погода лучше.
И тут я заметила молодого человека, подходящего к телефонам-автоматам. От волнения я даже выронила бутерброд, который на лету подхватила пробегавшая мимо довольно мерзкая на вид псина дворянской породы. Старушки и дед заворчали еще сильнее, но теперь-то уж мне точно было не до них. Я подхватила сумку и скорым шагом направилась к телефонам, всем своим видом стараясь походить на спешащего куда-то человека, которому до зарезу нужно на троллейбус.
К сожалению, парень шел впереди меня, и я не могла рассмотреть его лицо. Меня чуть не трясло от волнения и нетерпения. Ну да ничего, еще каких-то несколько минут, и я, наверное, все узнаю.
Для человека, собирающегося сию же минуту угрожать кому-то, то есть мне, по телефону, если, конечно, это и был мой таинственный недоброжелатель, парень, вслед за которым я двигалась, вел себя достаточно разумно. Подождав, когда от остановки отойдет очередной троллейбус, он огляделся по сторонам. Из своего укрытия (в тот момент я спряталась за дерево, очень кстати оказавшееся на моем пути) я издали увидела его лицо, но это помогло мне мало, потому что пол-лица скрывали огромнейшие черные очки, напоминавшие собой две банки из-под шпрот, к которым по ошибке приделали дужки. Убедившись в том, что его никто не заметил, — а это было, конечно же, неправильное убеждение, поскольку я не спускала с него глаз, — парень нырнул в телефонную будку и набрал какой-то номер. Судя по движениям его рук и паузам между движениями, набирался номер, подозрительно похожий на мой. Я, воспользовавшись моментом, нырнула в соседнюю кабинку — всего их было три. Рисковала я, конечно же, ужасно, но что же было делать? Парень между тем начал говорить:
— Алло! Алло! Это я звоню, Алексей.
Судя по голосу, со свистом у парня был не один зуб, а чуть ли не полчелюсти. Во всяком случае, фраза, которую он произнес, на самом деле звучала как «это я жвоню, Алекщей». Мой телефонный недоброжелатель так не шепелявил. Тем временем парень продолжал разговаривать по телефону. Он конфиденциально понизил голос. Я, соответственно, навострила уши.
— Что? — говорил Алексей, причем дефектов речи у него с каждым словом набиралось все больше и больше. — Да, у меня есть план. Не еще один план, а самый лучший план.