Печать Кейвана
Шрифт:
– Зачем вы сохранили ее, учитель? – не унимался я. – И почему мне не понятно в ней ни слова?
– Она написана на языке, которого нет в твоем заклинании Дари.
Заклинание Дари, которое вы, маги XXI века стали именовать на латинский манер «Лингвой», позволяло колдунам времен моего детства понимать языки других народов.
– На каком именно?
– На языке ванаров. Когда я был так же юн, как и ты, у меня была такая же книга. Поэтому я сохранил эту. Как воспоминания о днях ушедших…
Ходжа Камдин вздохнул и собрался было впасть в раздумья (или задремать), но я не успокаивался:
– Кто такие ванары?
– Это одна из нечеловеческих рас, населяющих Девять Миров. Раса полулюдей-полуобезьян. Они живут далеко на юге, в стране Кишкиндха, где две реки
– А вы понимаете язык ванаров?
– В старые времена караванщики-ванары торговали на базарах Табаристана дивными тканями и богатыми украшениями. У них мой отец купил мне такую же книгу. В те канувшие в вечность годы во всех заклинаниях Дари был переводчик с языка ванаров! Но все меняется, ничто не остается, как прежде. Ванаров уже не встретить на торговых путях Мавераннахра. Ты прав, эта книга – часть чего-то большего. Она часть воспоминаний о моем детстве…
И, не желая больше отвечать на мои бесконечные вопросы, старик опустил веки, поудобней устроился в кресле, приготовившись к полуденному сну.
А в моей копилке желаний появилась новая мечта – по пути на край земли заглянуть в чудные владенья полулюдей-полуобезьян, в неведомую страну Кишкиндха…
Старый маг был добр и никому не мог отказать в помощи, поэтому в просителях о небольшом чуде недостатка не наблюдалось. Служанки нуждались в привороте богатых женихов, советники и визири желали милости и подарков от государя, придворные дамы приходили за заклинаниями вечной молодости, а генералы за неуязвимостью в сражениях. Только один человек при дворе не подкарауливал щедрого старца в коридорах дворца, ища бесплатной помощи: мой второй наставник, колдун Зу’ль-Нун ибн Ийад по прозвищу сахир Аль-Мисри, что означало темный маг с берегов Нила. Сам же себя он величал Повелитель Джиннов.
Никто не знал точно, ни в каком месте он родился, ни от каких родителей. По его собственному заверению отцом его был сам Великий Сетх, Черный Бог пустынь со жгучими глазами, а матерью – верховная жрица Храма Живых Мертвецов. Хотя, на мой взгляд, более реалистичным выглядело предположение, что он явился результатом случайной встречи блудницы из Дома Бесчестья и неизвестного прохожего.
Так или иначе, Зу’ль-Нун вырос в оазисе Сехт-аму. В том самом, где на горе Агурми располагался построенный в честь чёрного бога солнца храм Амона-Ра – один из семи знаменитых Оракулов Девяти Миров. О чудесах его прорицателей испокон веков сохранилось немало свидетельств. Правители, полководцы и философы ездили на поклон к Оракулу, чтобы спросить у него совета в принятии важных решений. Судьба благоволила к юному Зу’ль-Нуну. Главный жрец принял его к себе в услужение, и, по достоинству оценив магический Дар, посвятил в таинства храма.
Как бы далеко и давно ни происходили события, но всегда найдется прохожий, который однажды встретил достойного доверия человека, случайно разговаривавшего со свидетелем, которому из первых уст были известны доподлинные подробности произошедшего… А рассказать было что! Ведь скандал разгорелся нешуточный!
Храм Амона прилепился к отвесному склону скалы, да так, что внешняя его сторона висела над обрывом. Если войти внутрь внушительных восьмиметровых, украшенных барельефами стен, и пройти через первый и второй залы, то окажешься (насколько мерцающий свет свечей позволит разглядеть сумеречное помещение без окон) перед тремя проходами: центральный – в святилище Оракула, левый – в боковой зал, а правый – в узкий коридор. Коридор этот, несомненно, самое интересное место в храме: в левой его стене, общей со святилищем, прорублены три глубокие ниши для курительниц. Именно в одной из них и прятался юный Зу’ль-Нун, выдавая свой голос за ответы богов на задаваемые Оракулу вопросы. За заранее обозначенную цену он помогал оказывать давление на политиков, устраивал деловые сделки, браки по договоренности, «предрекал» поражения в военных походах и «предсказывал» выгоду от сомнительных вложений.
Когда обман раскрылся, мошеннику по чистой случайности (не обошлось здесь и без колдовства!) удалось улизнуть от справедливого наказания. И так как оазис располагался на перекрестке оживленных торговых путей, то Зу’ль-Нун переоделся дервишем 4 и отправился странствовать, примкнув к каравану.
По сплетням же иных недоброжелателей юный Повелитель Джиннов служил в другом храме, на Горе Мертвых, где поклонялись мрачным богам Аменты, и за воровство его просто-напросто продали в рабство на местном невольничем рынке.
4
Дервиш (перс. [dervis] «бедняк, нищий») – странствующий монах, мистик.
Одно – несомненно: к неполным сорока Аль-Мисри успел немало поскитаться по миру и испробовать разные ремесла. Он просил милостыню среди дервишей и промышлял мелким воровством на пыльных дорогах Хорезма. Во главе шайки разбойников нападал на проезжих купцов на Хайберском перевале. В городе-мираже Иреме нанялся в услужение к аксумскому чародею. Примкнул на время к братству ассасинов 5 под началом Горного Старца в неприступной крепости Алух-амут и даже посидел в Багдадской тюрьме.
5
Ассасины – религиозно-военизированные формирования, бесстрашные убийцы-смертники, способные пойти на всё ради достижения своей цели, с 90-х годов XI века обосновались в неприступной крепости в горных районах Западной Персии.
Сахир Аль-Мисри обладал скверным, вспыльчивым характером и дурной привычкой превращать в пауков и мышей всех ослушавшихся его рабов и осмелившихся перечить слуг. Его побаивались и старались держаться подальше. О его родине говорил цвет кожи, слишком темный даже для южных йеменских и магрибских земель, свидетельствующий о его нубийских предках и появлении на свет где-то ниже третьего порога Нила. Он был высок и чрезвычайно худ, каждый жест выдавал подозрительность и недоверие. Двигался он неслышно, любил внезапно появляться за спиной и подслушивать. Бороды сахир не носил, а одевался с изысканной роскошью. Сплетники судачили, что один его расшитый золотом и драгоценными камнями иссиня-черный халат с лиловой каймой стоил дороже, чем весь товар на базаре Самарканда вместе взятый!
А главное – познания Зу’ль-Нуна в области боевой и черной магии были воистину безграничны! Ровно как коварство, изворотливость и талант к интригам. Шептались о его причастности к дюжине политических убийств, о шантажах и подкупах. Но власть любит манипуляторов, авантюристов и тех, кто не страшится замарать руки – за несколько лет Аль-Мисри поднялся до невиданных высот и стал одним из самых влиятельных магов страны.
Соглашение о равноправии черных и белых магов, которое будет подписано пятьсот пятьдесят лет спустя, обоим колдунам было неизвестно, и они люто ненавидели друг друга. Однако существовало еще что-то, какая-то тайна, которая намертво связывала их судьбы. Что-то настолько важное, что имело значение большее, чем личная неприязнь, и заставляло при встрече таинственно переглядываться, а иногда, в присутствии посторонних, ограничиваться лишь неуловимым движением ресниц.
Кроме боевой магии, сахир Аль-Мисри преподавал мне Магию Смерти – дисциплину, не вызывающую у меня ни малейшего восторга. Да и одним видом колдун приводил меня в ужас. Я дрожал перед каждым нашим уроком, а завидев его, важно шествующего в глубине коридора в часы, свободные от занятий, старался спрятаться за покрывающими стены дворца коврами. Я боялся, что он превратит меня в навозного жука или приставит мне ослиные уши за какую-нибудь провинность, в которых у меня не было недостатка. Изучая демонологию по его потрепанным фолиантам, изобилующим цветными иллюстрациями чудовищ, я остерегался даже дышать, и честное слово, виной тому были не злобные твари из темных миров. Я считал каждую упавшую в водяных часах клепсидры каплю до окончания урока.