Печать льда
Шрифт:
Подумал и сам засмеялся, да громко, что Рин недоуменно поднял брови, Айсил поправила локон, но Орлик и объяснять им ничего не стал. Как это он уедет? Отчего же тогда в скамском городишке не бросил убитого наставника мага, а пошел разбираться с его молодым соперником? Нет, не зря говорил его отец, жить нужно так, словно идешь по дороге. Смотри вперед, сколь глаза видят, и не оглядывайся назад, но так живи, чтобы оглянуться не стыдно было. Хотя и вельтов ушедших хулить язык не шевельнется. Каждый сам себя вяжет, значит, он себя крепче привязал, вот и все.
– А ну-ка, сотрапезники мои, почти уж
Второй раз звать не пришлось. Видно, уже поняли попутчики, что за столом с вельтом зевать не следует. Поняли, да не все, Рин как сверлил в профиле девки дыры, так и продолжал сверлить.
– Не пойму я что-то, – крякнул Орлик и оглянулся. Зал утопал во мраке, лампа горела только на столе да камин отсвечивал на широкое ложе, на котором даже таких, как великан вельт, можно было бы с удобством разложить пятерых, а уж таких, как Олфейн, без счета. Только девок пока еще не приводил сюда Орлик. – Не пойму я что-то. Когда посмотрел на тебя, парень, в комнатушке, показалось, что глаз у тебя кошачий. Сейчас-то вроде унялся блеск. А так-то я даже обмер! Когда в темноте факел вспыхнет, да если кошак рядом, глазищи у него словно камни зеленые или желтые в перстнях вспыхивают, так и у тебя. Или новый талант открылся, кроме целительства и снежков комнатных?
«Она», – мотнул подбородком на девушку Рин и хрипло сказал:
– Айсил мне путь облегчила.
Вздрогнула девка, как позывало свое услышала, но даже головы не повернула. Так и поели. Орлик уж и со стола убрал, и доски темные протер тряпицей. Хорошо хоть Олфейн в себя приходить стал, масла долил в лампу да кубки вином наполнил. Одним камином такую домину даже осенью не выгреешь, без горячего вина ближе к ночи никуда, хорошо еще, хоть одеял в сундуке штук шесть – при нужде и на снег упасть можно.
Только Айсил словно и не собиралась спать. Как сидела за столом с прямой спиной, со станом, на который смотреть не следовало бы, потому как дыхание перехватывает, с грудью, которую под кольчугой только такой олух, как Рин Олфейн или вельт Орлик, мог сразу не разглядеть, так и сидеть осталась. Лишь произнесла чуть слышно:
– Рин, подай мне мешок.
Вскочил Олфейн на ноги, но не побежал, молодец, поднял мешок, что опекунша возле ложа сбросила, удивился тяжести его, донес, поставил на скамью. Айсил, не поднимая глаз, начала распускать завязки и заговорила тут же:
– Я Грейна слушала. Он мне многое рассказал. Не знаю, все ли, но то, о чем спрашивала, поведал. Кое-что поняла, кое-что еще непонятней стало, о чем-то интерес появился. Я вижу, что усталость в ваших глазах тлеет, но без разговора никак нам не обойтись. Хотя, главное я и так уж знаю. В чужом краю, в поганой стороне, где и выдохнуть нечем, не только вдохнуть, дитенка я себе разыскала, который уже и гордость имеет, и глаз от девичьего стана оторвать не может. Не по своей воле, а по неразумению, так все одно зарок на себя взяла. Или не так?
Повернулась и посмотрела на Олфейна, который за мгновение перед тем покраснел, как солнце на закате. Только мельком опекунша взглядом Орлика зацепила, и то вельт смешком подавился, словно с борта
– В глаза мне посмотри, парень, – то ли прошептала, то ли прошелестела Айсил.
Орлик и то взмок, а Олфейн хоть и побледнел, лишь зубами скрипнул, так скулы напряг.
– Что видишь в моих глазах?
– Смерть не за спиной, а за руку со мной идет, – прохрипел Рин.
– Чья смерть?
– В любой миг моей может стать, но за спиной у нее словно крылья огненные и под крыльями этими сотни, тысячи, тьма народу мечется!
– Вот. – Айсил прикрыла глаза. – Грейн тоже увидел. Однако дорожки не переменил своей.
– Так и я… – запнулся Рин.
– Да кто ты сама-то есть? – вскричал, вскочив на ноги, Орлик.
– Сядь, великан-молодец, – попросила Айсил. – Нам ведь с тобой и с парнем твоим через час-другой на одном ложе спать, так чего ж ссориться? А если тебе сон плохой приснится? Руками начнешь махать? Что ж, мне радом с тобой в доспехе мучиться? Не спеши, и обо мне поговорим, придет время, хотя разговор-то коротким будет.
Опустился на скамью Орлик, снова пот с лица смахнул, в здании холодом веяло, а ему раздеться от жара хотелось.
– Ну, Олфейн, еще раз спрашиваю, готов ли ты идти туда, где смерть крыльями машет? – продолжила Айсил.
– А есть ли у меня выбор? – выдохнул парень.
– Выбор всегда есть, – усмехнулась опекунша. – Да хоть кинжал загнать самому себе меж ребер – все легче, чем по городу вашему мертвому шагать.
– Может быть, и мы мертвые? – обиделся Орлик.
– Вы живые пока. – Айсил качнулась вперед всем телом. – Ну так и Грейн живым был. В третий, и последний, раз спрашиваю тебя, Рин Олфейн: готов ли ты нести то, что несли до тебя предки твои, готов ли идти туда, куда ведет тебя твоя дорога, даже если путь твой смертью и пламенем занимается?
– Прямо как на молебне в Храме! – фыркнул Орлик, так ему тошно от мертвенного голоса опекунши стало, но она и бровью не повела в его сторону.
– Готов, – твердо вымолвил Рин. – Только на то она и моя дорога, чтобы поперек самого себя не ступать.
– Оговорки, словно занозы на древке копья, – отпустила усмешку Айсил. – Ладонь копейщику занозят, конечно, но с хорошим щитом не сравнятся. Это не моя присказка – Грейна.
– А я не люблю присказки, – поморщился вельт. – Был у меня наставник, старый колдун, шагу без присказки ступить не мог, но хоть и прожил много да прошел мало, плохо он кончил! Может, оставим витиеватости для Совета магистров?
– Витиеватости… – повторила Айсил. – Интересное слово. Я два дня слова новые на торжище ловила, такого не слышала. Оставим… витиеватости, только парня на смерть отправим, тогда по-простому поговорим. Хорошо?
– Говори, – дрогнувшим голосом попросил Рин.
– Начнем с благодарности. – Айсил снова прикрыла глаза. – Ты, парень, за своим интересом в Погань отправился, да на меня наткнулся. Случай то или дорожки так скрестились, теперь уже неважно. Я и сама не все поняла пока, но одно точно знаю, вытянул ты меня из пропасти. Я не про дар твой говорю – о нем не теперь и не сегодня. Я о том, что ты жизнью своей поделился, чтобы мою, конченую жизнь, продлить.