Печать льда
Шрифт:
– У него достаточно силы, – рассмеялся Хельд. – Брат немой славится своей силой и тем, что не чувствует боли, потому-то и любит извлекать боль из других. Сегодня ему повезло, он извлекал боль сразу из двоих, и мне понравилось делить твою боль, парень! Если бы не нужда, я бы продолжал ее делить с тобой и дальше. Но я обещаю. – Хельд оскалил окровавленные зубы и прижал к груди нож немого. – Я обещаю, что потом ты ее не почувствуешь. Я убью тебя быстро.
Рин закрыл глаза и собрался с силами. Запястья его стягивали тонкие и прочные ремни. На ладонях лежали чужие пальцы. Он вздохнул и сжал их в кулаках. Наверное, надо было бы остановить сначала кровь, но на это могли уйти все силы.
Сначала лицо обдало холодным ветром. Потом зашипели факелы, потому что под сводами закружились снежинки и стали таять в огне. Хельд восторженно заорал и не услышал, как простонал и замолк Урих. Пальцы немого заледенели позже, но палач не стал ни сжимать их, ни пытаться выдернуть руки, хотя Рин и почувствовал, а затем и увидел сквозь осевший иней удивление на его лице.
– Ну где? – заорал над Рином Хельд, но Олфейн уже напряг руки, разрывая потерявшие гибкость ремни, и, уйдя от удара кривого ножа, потянулся к укрытому под голенищем ножу Айсил.
Клинок вошел Хельду точно в горло, и настоятель осыпался пеплом, так и не успев стереть ненависть с искаженного лица.
Рин добрался до нижних ярусов Храма только через пару часов. Он долго блуждал по длинным коридорам, стараясь подниматься вверх. Он видел залы с корзинами, заполненными магическим льдом, и несчастных, прикованных цепями к тележкам с камнем. Он видел вырубленную на сотню шагов пещеру в твердой породе, где услышал второй удар колокола особенно явственно. Два десятка закованных в цепи послушников вращали ворот, от которого вращалось тяжелое бревно, оснащенное сверкающими зубьями, скребущими камень прочнейшей скалы. Рину пришлось убить надсмотрщика, выпустив из подобранного по дороге самострела стрелу, но прикованные продолжали крутить ворот, словно ничего не произошло.
Рин встретил Айсил и Орлика только на нижних ярусах Храма, и пепел, который струился у них под ногами, объяснил ему все без слов.
– Жив! – радостно воскликнул вельт, вытирая окровавленное лицо рукою с зажатым в ней мечом.
– А вот тебе подлечиться надо, – засмеялся Олфейн.
– А тебе отдохнуть. – Айсил отбросила факел. – Пошли, парень, скоро утро.
Глава 28
ПОЕДИНОК
Кузнец Снерх никогда не жаловался на судьбу. Еще его отец, который таскал гнильскую глину в Каменную слободу, любил повторять, что монеты катятся к монетам, еда достается обжорам, а удача настигает тех, кто и так купается в ней. Точно также несчастья подкашивают несчастных, худые карманы дырявят башмаки, а недовольные рожи полнятся новыми причинами для недовольства.
Именно поэтому Снерх всегда был весел. Смеялся, когда вместе с отцом толкал тележку с глиной вверх по Болотной улице, смеялся, когда обмазывал глиной тростниковые кувшины, смеялся, когда закладывал гончарную печь, когда продавал горшки и кувшины и даже когда ненароком разбивал один из них.
На торжище и приметила веселого гончара единственная дочь старого кузнеца. Так незаметно веселый горшечник превратился в кузнечного зятя и подручного, а потом и сам постепенно стал неплохим кузнецом. И жена его была счастлива, и дети росли веселыми и улыбчивыми.
Когда на торжище произошла та самая незадача с кольчугой, о которой по глупости разболтал кузнечный подручный, его же племянник, Снерху было не до смеха. И не то чтобы он испугался молодцов Фейра. Он и Гальда-то видел только издали. Из-за заказчицы этой, чью кольчугу следовало очистить от копоти и грязи. Уж больно она была серьезна. Каждому ее слову следовало верить сразу и бесповоротно. Снерх почувствовал это и работу выполнил хорошо, а уж встречи с неприятной заказчицей ждал со страхом только из-за нежелания свары и криков у собственного навеса.
Когда же все закончилось жарким кострищем, бесславной гибелью четверых молодцов, опаленными бровями и ресницами да испорченными штанами самого кузнеца, Снерх вдруг начал смеяться так, как не смеялся никогда до того дня. Он даже переодеться и ополоснуться смог не раньше чем через пару часов, после того как бывшие возы с дровами обратились в дымящееся кострище. А до той минуты возле его простеньких мечей, лопат, кирок, серпов, кос, гвоздей, подков и прочего кузнечного товара побывало не меньше сотни зевак.
А уж на следующий день, когда происшествие обросло слухами и преувеличениями, у Снерха перебывала половина Айсы и уж точно все население Каменной и Торговой слободы. Каждому хотелось взглянуть на кузнеца, который столкнулся с самой Хозяйкой Погани (никого мельче на почетную должность возмутительницы спокойствия молва и не подумала назначить), выполнил ее заказ, остался живым да еще и обделался по ее личному на то распоряжению.
Так или иначе, но народ толпился у навеса который день и постепенно расхватал не только всякую мелочевку, которую можно было показать приятелю с рассказом («а вот эту подкову я купил у того самого кузнеца!»), но и все, что там продавалось, до последней скобы. Дошло уж до того, что кузнецы-соседи начали за изрядную монету подбрасывать и свой товар на его столы, а там уж и поить-угощать самую яркую ярмарочную знаменитость.
Так и вышло, что в праздничный день Снерх решил отправиться в Кривую часовню, чтобы поблагодарить Хозяйку Погани за свалившееся на его голову счастье, и по этому случаю приоделся. А именно: натянул новые порты, смазал сапоги салом, подпоясал рубаху пестрым шнуром да вытащил из сундука шерстяную свитку с красным кантом. Колпак, правда, был серым, зато чистым и пропитанным смоляной водой, от запаха которой кошак кузнеца тут же зафыркал и влетел на самую верхушку поленницы дров.
Сочтя, что красивее одеться можно, а удачливее быть нельзя, Снерх закинул через плечо малую перевязь и прицепил к ней короткий меч, ножны которого обтянул еще по весне парчой. Для боя никакой пользы, а для цвету и выгула – лучше не придумаешь. Только улыбку не стал на лицо нацеплять, потому как с лица его улыбка и так никогда не сходила, и с той самой улыбкой двинулся к часовне.
Народ на торжище бурлил, но, несмотря на праздничный день и ожидаемую в полдень в Храме торжественную службу, бурлил не слишком сильно, потому как многие отправились к Водяной башне, где сынок недавно умершего старшего магистра должен был с минуты на минуту скрестить меч с собственным дядюшкой, а судя по удару колокола, так и скрестил уже давно.
Снерх раскланивался со знакомыми, шире растягивал губы, когда ловил улыбки незнакомых. Иной раз качал головой, когда сумасшедшие акробаты на помосте закручивали уж какой-нибудь чересчур смелый прыжок или начинали мельтешить деревянными кинжалами. А то делал гордое лицо, наткнувшись на стражников, которых в праздничный день было на торжище в избытке, но так или иначе приближался к часовне.