Печать мастера
Шрифт:
– Больше не рисую, – отрезал Коста кратко.
– Я расплачусь, – Толстяк облизнул губы. – Не останешься в накладе. У тебя же плохо с артефакторикой? Точнее совсем никак – можно поднять балл… Только чтоб такая же вышла – как живая, чтоб и смотрела на меня как живая и улыбалась, но чтоб одежды поменьше или совсем не было…
– Не рисую, – повторил Коста сухо.
– Не понял… это сейчас ты, – толстый палец ткнул вверх, – отказываешь – мне?
– Не-ри-су-ет, – повторил Пятый с отчетливым удовольствием, улыбаясь. И ещё раз, громче, проорал так громко, что вспорхнули
На них обернулись все, кто был перед корпусом – ученики, пара слуг, и один в форме помощника Учителя, и посмотрели наверх.
Коста просто обреченно закрыл глаза. «Пятый!»
– Он хотел голую бабу, – ткнул Пятый пальцем вниз, показывая на стремительно багровеющего Толстяка, – МЫ! Голых баб не рисуем! – пояснил он сразу всем – четко и внятно. – Разве я не прав? – обернулся к нему Пятерка.
Коста тихо едва слышно застонал.
Толстяк чиркнул пальцем по горлу, изображая первый узел режущего плетения, и, глядя точно в глаза Косте, прошипел:
– До первой тренировки, нищеброд… И ты, и твой дружок…
– Цок-цок, цок-цок, – улыбка Пятого стала такой широкой и сияющей, что, казалось, лицо сейчас треснет. – Цок-цок, цок-цок, – постукивал он браслетами блокираторами на запястьях друг о друга. – Скоро снимут, скоро снимут… до первой тренировки…
Толстяк скрипнул зубами, развернулся, и стремительным шагом отправился к своим, который кучкой наблюдали за происходящим в другом конце двора.
Коста выдохнул. Вдохнул. Задержал дыхание. Досчитал до трех. Выдохнул ещё раз. Закрыл глаза, и только после пары глубоких вдохов и выдохов, нашел, что сказать. Орать на Пятого было совершенно бесполезно – эта стратегия не работала. Прошлый раз, он выставил его на посмешище дважды – первый раз, когда ляпнул то, что не нужно, и второй раз – когда просил прощения за то, что ляпнул.
Коста вздрогнул, вспомнив прошлый случай, когда Пятерка заливаясь слезами и заламывая руки, ползал за ним по всей столовой, громко умоляя простить его… орал так, что вызвали Наставников. И потом ему – Косте – пришлось долго объяснять, что он ничего не имел ввиду…
– Я же просил…
– Просил, – согласно кивнул Пятый и отодвинулся по крыше на ладонь.
– Ты же обещал…
– Обещал, – Пятый кивнул ещё раз и отодвинулся по крыше ещё на пару ладоней.
– Я же объяснял, почему не стоит так делать…
– Объяснял…
– И-и-и-и? – Прошипел Коста тихо.
– …ииии… – повторил Пятый и часто-часто заморгал. Большие глаза заблестели, ресницы намокли, рот приоткрылся.
– Не смей реветь! – Рявкнул Коста тихо.
– …Ууууу…. Я сказал что-то не то? Сказал что-то неправильное? Ты уже четыре раза с утра отказывался, когда к тебе подходили с такими предложениями… я же не знал… я не мог понять, что ты передумал! – закончил Пятый обиженно, резко подскочил на крыше – кусочки черепицы посыпались вниз, вытер нос и заорал. – МЫ ПЕРЕДУМАЛИ… МЫ РИСУЕМ!!!..
Коста зажал ему рот ладонью миг спустя.
– … фолых фаб… фсе сюда… – закончил Пятый тихо.
– Заткнись! Не смей орать!
– Не
– О-о-о… заткнись, просто заткнись. Ничего не говори. Ничего не произноси. Если хочешь что-то сказать, особенно обо мне – сначала спроси меня тихо, и я скажу, стоит ли… Ясно?
Пятерка закивал.
– Все понял на этот раз?
Пятерка кивал безостановочно. Семнадцатый, который стоял у доски рейтинга, смотрел на них с прищуром, потом поднял палец к голове – покрутил у виска и демонстративно сплюнул. Пятый послал ему в ответ сияющую улыбку и, совершенно не скрываясь, повторил свой излюбленный жест – «чтоб-ты-сдох-козел-и – чтоб-у-тебя-не-удались-экзамены-и-ужин-в-твоей-тарелке-был-пересолен».
Семнадцатый отвернулся и, склонившись, последовал за двумя учениками, как только его поманили следом.
Раньше Коста задавался вопросом, почему не ладят Пятый и Семнадцатый, если занимаются у одного и того же Наставника. Шрам нещадно гонял обоих, не выделяя никого из них. Но сейчас, пообщавшись декаду с Пятым, ответа на этот вопрос уже не требовалось.
– Ну за что мне это, Великий… – прошептал Коста, глядя в ослепительно голубое небо. – За что-то-о-о…
– Я…
– Молчи. Ничего не говори. Чтоб до ужина я тебя не видел, нет – до завтрака… просто оставь меня в покое, займись своими делами… у тебя же есть свои дела? – уточнил Коста, сполз с края, на нижний скат крыши, подтянулся, прыгая на ветку, повис и спрыгнул вниз.
Как только Шестнадцатый ушел, Пятый уселся в позу медитации и сложил руки на груди, как для молитвы. Если кто-то поднимет голову вверх – все увидят одно и то же – блаженный молится – и просто скользнут взглядом по привычной картине и сразу забудут.
Улыбка с его лица сползла – он вообще уставал улыбаться так много и так часто. Улыбаться, когда ругают, улыбаться, когда бьют, улыбаться, когда хочется плакать. Улыбаться, чтобы выжить на этом проклятом всеми богами острове, куда он не просился.
Пятый погладил жетон на груди с выбитыми символами – «порядковый номер, круг, доступ и…слежка».
Он так и не решил насчет Шестнадцатого – это новая игра Наставников, или реальный ученик. Вполне возможно, что нового игрока ввели в середине обучающего процесса, чтобы посмотреть, что будут делать ученики – как взаимодействовать и какие коалиции строить, но тогда почему такого слабого?
Пятый снова погладил жетон на груди.
Если бы он был уверен, что Шестнадцатый такой же, как он – случайно попавший сюда, который хочет того же самого – выжить, они могли бы составить «двойку». «Двойку худших» – Пятый хмыкнул про себя. Если он был уверен, что новый ученик не очередная проверка, он бы сказал ему, что каждое сказанное им слово – записывается жетоном и передается Наставникам – именно поэтому они точно знают, что в каждое мгновение происходит на острове.