Печать Тьмы
Шрифт:
Одевая в отправной комнате тюремную робу, Айвен насвистывал незатейливую мелодию из какой-то фривольной песенки. Разумеется, приподнятое настроение преступника, отправляющегося в холодную на добрых полгода не укрылось от стражи:
— Эй, Барт, ты погляди-ка, какой веселый. Небось, первый раз у нас гостит, хе-хе. Песенки поет. Слышишь, музыкант, тебя как звать-то?
— А зови ты меня вольным ветром, пес казенный, — отозвался юноша. — День-два, и я снова буду там, где поют птицы, а ты как и прежде будешь слушать лишь скрип решеток да проклятья
— Ишь ты! Без пяти минут в кандалах, а ведет себя словно начальник Боргарда, — удивился второй стражник, — На дворянчика вроде не похож. Может, он блаженный или ученый какой…
— А в чем разница-то? — рассмеялся его приятель. — Так как твое имя, вольный ветер?
— Да ты в бумагах глянь, если читать умеешь, конечно.
— Мне по чину читать не положено! Ишь, развелось тут умников… В какого вора не плюнь, так каждый на двух языках говорит, на трех читает, да на четырех пишет.
— Ай… Ве… Н.
– по слогам прочитал второй стражник, взяв со стола бумаги.
— Айвен? Слушай, а ты не тот ли самый Айвен, а? Который по первому сроку нашего Редика аж три раза обворовал? Просил воды напиться и каждый раз у него для верности по два ключа со связки снимал, чтобы уж точно не ошибиться. Шесть штук спер!
— Да вот только своего ключа так и не вытащил? Как же, помню — такое не забудешь. Вот уж точно, вор, каких мало… — со смехом подхватил второй охранник.
— А нечего ему было шляться, где не положено! Кто ж знал, что он случайно забрел? Тоже мне, святой Аннис выискался, заключенным напиться подносит… Чего он мне воду таскал, если вообще должен был на другом этаже быть? — вспыхнул юноша.
— Трудно вытащить из связки ключ от своей камеры, особенно если там его нет, — философски заметил умеющий читать стражник и снова рассмеялся.
— Это оно верно, — согласился второй. — Жалко, что ему быстро разъяснили, что бежать отсюда не удастся даже с верным ключом. А то мы бы еще повеселились.
— Ему-то может и разъяснили, а вот подруге его… Слыхал эту историю? Как к нему девка бегала, такая чернявая и глазастая.
Зубовный скрежет, который при этих словах издал Айвен, показал, что Инош не зря считается лучшим зубодером. Вор прекрасно помнил этот эпизод.
— И принесла эта девка нашему вольному ветру очень интересную торбу со снедью. Видать, совсем плохая она повариха была, потому что медовуху настаивала на ржавой пилке. Я даже сначала подумал, что надо бы глаза у казарменного лекаря проверить, а потом смотрю — так оно и есть, плавает в бутыли самая настоящая пилка. Хоть и ржавая, но острая. Такой и решетку перепилить можно, ежели умеючи…
— Инициативные нынче девки пошли. Да и кто ж знал, что эта простушка возьмет бутылку из чистого стекла?! — больше Айвен сдерживаться уже не мог, — Вымя отрастила на две ладони, а ума так и не нажила к двадцати годам!
— Это да, ухватиться там было за что, и с заду, и с переду, — мечтательно причмокнул рассказчик.
— Ты лучше хватайся за нашего мальца покрепче, да смотри, чтобы он вольного ветру от страху не пустил, — оборвал его второй стражник и взял цепь от кандалов, сковывавших ноги юноши. — Ну, Айвен, ты у нас в гостях не впервой, так что куда идти знаешь.
Осторожно протиснувшись в неплотно прикрытую дверь, пес огляделся и принюхался. Трактиров, подобных этому, он за свои годы странствий повидал немало и прекрасно знал, чего здесь можно ожидать. Помимо вполне ожидаемых запахов множества незнакомцев и всевозможной пищи, он уловил и кое-что смутно узнавамое. Впрочем, собственное бурчащее брюхо было куда как важнее непонятного странного запаха, и поэтому пес осторожно, вдоль стены, начал пробираться в сторону кухни.
Он продолжал принюхиваться, стараясь выделять не только запахи, но и их хозяев. Как показывал его немалый опыт, люди, сулящие неприятности, пахли весьма схоже вне зависимости от того, где и в какой ситуации они встречались — табаком, кислым дешевым вином или кровью. Кстати, и добрые люди тоже зачастую имели немало общих друг с другом ароматов, и чаще всего это был запах молока, теплого хлеба или жаркого пламени. Увы, если первые в этой таверне были в достатке и даже излишке, то пахнущих приятно людей псу обнаружить не удалось.
Один из двоих сидящих в тени за самым дальним столиком, вдруг ткнул своего лысого товарища в бок:
— Эй, Бритва, ну-ка глянь вон туда.
— Ну и что? Фарг опять нажрался и сейчас начнет приставать к девкам. Ну, получит по лбу кувшином, так ему не впервой…
— Да ты не туда, ты левее смотри! Возле вон той лавки.
— Кабрров мрель! Атаман, да это же та самая шавка!
— Хе, узнал?
— Да я эту мрелеву морду из тысячи таких же плешивых морд узнаю. Ну счас я его…
— Эй, эй, погоди, у меня тут одна мыслишка созрела… — Хорт нагнулся к цирюльнику и что-то зашептал ему на ухо. Бритва молча слушал его, и с каждой фразой улыбка на его лице становилась шире.
Наконец, двое закончили шептаться. Все это время пес неподвижно просидел под лавкой в ожидании момента, когда кто-нибудь уронит на пол хотя бы кусочек съестного.
Хорт подошел ко второму вышибале "Угрюмого булочника", который о чем-то беседовал с разносчицей, и, изобразив на лице возмущение, хлопнул его по плечу:
— Эй, я не понял, это что у тебя здесь творится? Стоило мне только отойти с приятелем парой слов перекинуться, как у тебя уже всякое зверье по трактиру шастает?
— Где? — удивленно обернулся тот.
— Да вон он сидит, кобель блохастый. В общем так, я разбираться не стану, чья это псина, но или ты сейчас же выкидываешь его, или я вышвырну отсюда тебя. Понял?
— Считай что его здесь уже нет, Хорт.
Вышибала поднялся со своего места и направился к собаке. В то же самое время Бритва подошел к группе подозрительных личностей, сидевших за одним из столов. Конечно, в этом заведении таковым был каждый посетитель, но в исключительной подозрительности именно этой троицы не засомневался бы даже единственный действительно слепой попрошайка с площади Пяти Храмов. О чем-то быстро переговорив, сначала лысый грабитель, а потом и его собеседники выложили на стол несколько монет и уставились на разворачивающуюся посреди трактира сцену.