Печать василиска
Шрифт:
– В каком смысле – повстречаться лично? – спросила Аля, глядя поверх плеча управляющей на распахнутые парадные двери, где в густой темноте мелькнула и исчезла полупрозрачная белая фигура.
– Да глупости все это, Алевтина! – Улыбка управляющей сделалась холодной и напряженной. – Просто согласно легенде призрак Настасьи-утопленницы до сих пор обитает в Полозовых воротах.
Вот те раз! Только призрака ей для полного счастья не хватало. И за дверью что-то мельтешит непонятное, на человека не слишком-то и похожее.
– Так Настасья же, кажется, на топи появляется. – На память пришел рассказ товарища Федора.
–
– И вы ее видели? – Аля опять почувствовала тот самый неприятный холодок. – Эту Настасью-утопленницу?
Вместо ответа Елена Александровна рассмеялась. Смех у нее был звонкий, девичий, никак не вяжущийся с морщинистым лицом и совершенно седыми волосами.
– Да бог с вами, Алевтина! – сказала она, отсмеявшись. – Неужели вы поверили во все эти сказки?! Нет никаких призраков!
Значит, все-таки призраков нет! Позвоночник, который уже почти заледенел, начал медленно оттаивать. Это хорошо, что нет, потому что жить под одной крышей с привидением как-то не очень хочется. Да еще на берегу Мертвого озера, в котором водятся русалки и мифический змей. А фигура в белом ей скорее всего примерещилась. Устала Аля с дороги, растерялась. И рассказы товарища Федора сделали свое черное дело, заставили поверить во всякую чертовщину.
– Алевтина, – на плечо легла прохладная ладонь, кожу царапнуло чем-то острым, наверное, хвостом золотой змейки, – послушайтесь доброго совета: с чем бы странным вам ни довелось столкнуться, знайте – все это имеет логическое объяснение и пугаться не стоит. Просто места здесь особенные, древние. Я бы даже сказала, дремучие. Вот и родятся легенды про всякую нечисть. А все оттого, что развлечений у народа никаких нет. Был когда-то клуб, в котором крутили привезенные из райцентра фильмы. Какая-никакая, а пища для ума. Но его закрыли, потому что заведующий клубом в одном из здешних озер утонул...
Аля тяжело вздохнула – еще один утопленник...
– Нет, на сей раз никакой мистики. – Елена Александровна легонько подтолкнула ее в направлении дверей. – Просто завклубом выпить любил, отправился пьяный на рыбалку – вот вам и закономерный исход. А второго такого интеллигентного и образованного, – в голосе управляющей послышался сарказм, – в Полозовых озерах не нашлось, вот клуб и закрыли.
– Так, может, не стоило закрывать? – спросила Аля. – Пусть бы люди общались.
– Господи, девочка моя, какая же вы еще наивная! – Елена Александровна остановилась напротив распахнутой двери. – Сразу видно, что о сельской жизни вы знаете исключительно понаслышке. Люди и общались первое время. Только общение здесь несколько специфическое: выпить по литру самогона и начать бить друг другу, пардон, морды. Вот после одного такого мордобоя клуб и сгорел. То ли кто-то сигарету непотушенную оставил, то ли специально поджег. Разбираться не стали, новый клуб строить тоже. Ну, уболтала я вас, Алевтина, – узкая ладонь управляющей легла на дверную ручку в виде змеиной морды, перламутровый лак хищно сверкнул на солнце. – Игнат Петрович заждался уже, а я тут прямо как Федор...
Изнутри дом был такой же огромный, величественный и... заброшенный, как снаружи. Чтобы заниматься столь хлопотным хозяйством, как старинный особняк, нужны немалые средства, а еще силы и желание. Чего-то из вышеперечисленного у Алевтининого деда определенно не хватало, потому что дорогой паркетный пол с затейливым рисунком жалобно поскрипывал под ногами и нуждался в серьезной реставрации, тяжелые бархатные портьеры на высоких окнах выцвели и утратили первоначальный изумрудно-зеленый оттенок, а мебель была хоть и антикварной, но явно ветхой, требующей внимания и пристальной заботы профессионального реставратора. Дом, подобно стареющей кокетке, кутался в пахнущие нафталином и давно вышедшие из моды наряды, прикрывал морщинистое лицо веером из облезлых перьев, но медленно и неуклонно умирал.
Сердце защемило от странного, незнакомого чувства уже виденного. Дом казался Але не просто абстрактным человеческим жилищем, а чем-то с давних лет знакомым, проникшим в сердце и душу, вызывающим едва уловимую, на самой границе восприятия тоску. Она шла вслед за Еленой Александровной и боролась с острым желанием поправить на венском столике кружевную салфетку, выбросить из старинной китайской вазы букет давно мертвых роз и заменить его на живые луговые цветы, а еще устроить в доме генеральную уборку: выстирать шторы, выбить траченные молью шелковые ковры, вымыть окна, начистить до зеркального блеска полы. Странное желание, особенно в отношении дома, который она видит первый раз в жизни, но поделать с ним ничего невозможно. Такое чувство, что это у нее в крови, это сильнее ее.
Чтобы хоть как-то бороться с неожиданным душевным порывом, Аля решила абстрагироваться, не смотреть по сторонам, а лишь вслушиваться в разносящееся по всему дому эхо их с Еленой Александровной торопливых шагов.
Эхо оборвалось у закрытой двери. Дверь была огромной, почти такой же большой, как парадная, с ручкой в виде змеиной головы, с искусно вырезанными, обвивающими дверной косяк ползучими тварями.
– Пришли, – шепотом сказала экономка, отступила на шаг и ободряюще улыбнулась Але, – он ждет вас.
– А вы? – Оказаться один на один с незнакомым мужчиной, считающим ее своей внучкой, было неловко и даже немного страшно.
Елена Александровна отрицательно покачала головой.
– Алевтина, я получила четкие указания. Хозяин хочет поговорить с вами наедине, – она решительно постучалась в дверь и, не дожидаясь ответа, нажала на ручку.
Несмотря на массивность и основательность, дверь отворилась совершенно бесшумно. За дверью было темно и тихо. Может, деда нет на месте? Аля вопросительно посмотрела на экономку.
– Он там, – сказала та шепотом и ободряюще улыбнулась, – просто не выносит яркого света. Неизлечимая болезнь сетчатки. Идите же, не заставляйте его ждать.
Переступить порог дедова кабинета оказалось не так-то просто. Але пришлось сделать над собой усилие, чтобы отважиться нырнуть в это царство сумрака. Понадобилось время, чтобы глаза сумели приспособиться к смене освещения. Она застыла в дверях, крепко зажмурилась, прогоняя яркие радужные круги.
– А ты именно такая, какой я тебя себе и представлял, – голос был тихий, с присвистом, не разберешь, мужской или женский.