Печенежские войны
Шрифт:
Бояна и Бразда связали одной верёвкой и пинками загнали под кибитку на высоких деревянных колёсах. Квадратный печенег долго стоял рядом, довольно потирая руки. Потом ещё раз заглянул под кибитку на нежданно приобретённый полон и ушёл вглубь стана.
Вольга облизнул пересохшие губы и, пятясь с обрыва, спустился в прохладную глубину оврага. В густой поросли высокого разнотравья отыскал маленький ручеёк. Пил, пока от студёной воды не заломило зубы, потом поднялся с земли, осмотрелся. Свежая вода взбодрила, прибавила сил и на время отвлекла от желания поесть: взятые из дома куски хлеба съели вчера вечером с собранными ягодами.
«Вечер близится, надо сладить
— Славное место, — не удержался от восклицания Вольга. — Близ родника и сооружу себе жильё. Вот здесь, чуть повыше, на склоне, безопасно под корневищем и не так сыро от воды будет.
Под раскидистым кустом волчьей ягоды Вольга расчистил место и застелил травой потолще, а потом долго плёл ограду из гибкой лозы между веток куста: не подкралась бы ночью какая-нито хищная тварь. В овраге потемнело быстро. Вольга ещё раз поднялся наверх. Вокруг Белгорода горели сторожевые костры, их пламя наискось плескалось в порывах южного ветра. Вольга посмотрел вверх — не ждать ли нынче желанного дождя? Луна на небе соперничала в яркости со звёздами. И ни единого облачка, лишь у самого северного горизонта серо-тёмной полосой, будто цепь холмов, бугрились далёкие тучи.
— Светло как! Не подойти будет к кибитке, дозорные увидят. Надо ждать беззвёздного неба, — твёрдо решил Вольга и вернулся в своё жилище. Уже на ощупь запутывал за собой лаз под куст, потом проверил, не нарушил ли кто плетёной изгороди вокруг ложа. Успокоился — всё цело. Спиной прижался к застланным травой корневищам, согревая траву и сколько мог — себя, а нож прижал к груди: с оружием и во тьме не так страшно. В глубине оврага, ближе к реке, торопливо, будто запыхавшись, проухал филин. Ему в ответ боязливо застрекотала сорока, но тут же умолкла, опасаясь глазастого соседа. Потом зашумел, в листве запутавшись, запоздалый ветерок. И всё стихло надолго, только чуть слышно позванивала вода родника, стекая струйкой с какой-то неровности. Вольга поёжился, вдавливаясь в травяное ложе.
— Рядно бы теперь подостлать — славно было бы, — беззвучно, одними губами, проговорил Вольга. — А дома, поди, отец Михайла теперь на лавке сидит, печалится. Или посечь плетью грозит, чтоб в другой раз не уходил так далеко от города… Старейшина Воик меньшому братцу Вавиле в ночь сказы сказывает о русалках, чудных девах. Живут они по берегам Ирпень-реки. У русалок вместо ног — лапы гусиные. Зимой они в земляных норах прячутся от стужи, а по весне из нор выходят и в воде резвятся. В середине лета, как раз об эту пору, русалки начинают из воды выходить и на деревьях ночевать, да песни зазывные петь. Иной добрый молодец, сказывал старейшина, заслушается и набредёт на них. Они его очаруют, закружат, в прятки играть принудят, а потом защекочут до смерти и уволокут с собой в воду… Не их ли это пение еле слышно? — Вольга затаился всем телом.
Долго прислушивался Вольга к ночным звукам: не идёт ли кто, не крадётся ли зверь какой? Но скоро усталость и пережитый днём страх взяли своё, тело размякло, согрелось в траве. Веки сомкнулись, но в уши ещё долго шептал о чём-то сонный лес. Отцовский нож выкатился из раскрытой ладони и упал на смятую траву…
И пошли дни, похожие, как звёзды на небе, только и разницы, что одна чуть ярче другой. Для Вольги же дни были ярче, если удавалось добыть какой-либо корм. Два раза пытался Вольга проникнуть к печенежской кибитке, под которой ночевали его друзья, но луна в эти ночи светила на всё небо, и сторожевые воины у костров не дремали — опасались, должно, вылазки русичей из крепости.
На четвёртый день Вольге удалось раздобыть толику дикого мёда из старого дупла, разогнав пчёл дымом от зажжённого пучка травы, и теперь страшная жажда мучила его неотступно. Проснувшись поутру, Вольга разгрыз несколько прошлогодних орехов: белка на зиму приготовила в старом дупле осокоря, да обошлась, не потратила. А может, попала в петлю охотника или стрелой её взяли. Однако орехи только усилили жажду, пришлось спешно выбраться из жилища к роднику. Но воды испить Вольга не успел — на краю Перунова оврага со стороны печенежского стана послышались чужие голоса, и кто-то начал спускаться по откосу.
— Опять находники! — чуть не вскрикнул Вольга и ужом шмыгнул в кусты. Потом вполз в своё укрытие, затаился там и сквозь узкую щель между прутьями стал смотреть в сторону поляны. — Неужто заметили меня и решили изловить? — торопливо рассуждал он, чувствуя, как от подступающей тревоги перехватывает дыхание. — Если приблизится кто — ударю ножом прямо из куста! А потом буду уходить вниз, к реке. В дебрях им меня так легко не взять, не степь это.
Но спустился всего лишь один печенег, молодой и плохо одетый. Вместо меча у него при поясе висел большой нож с деревянной рукоятью. Вольга понял, что это слуга. Хозяин остался наверху: его конь бьёт копытами о сухую землю. Молодой печенег продрался к роднику сверху по оврагу, где Вольга ещё не был ни разу, и увидел примятую у родника траву. И свежие следы увидел на песочке, тут же вскинул голову и что-то прокричал вверх. Но с кручи ответили резко, и печенег снова посмотрел на родник, затем глазами стал ощупывать заросли. И показалось Вольге, что взгляд находника на какой-то миг встретился с его взглядом. Вольга даже веки смежил до боли.
— О-а-ай! — раздался вдруг совсем рядом истошный крик. Вольга открыл глаза и увидел, как печенег замер неподалёку над чем-то, потом отпустил ветки куста и быстрее степного скакуна кинулся прочь от родника, не разбирая дороги. Потом застучали копыта над Перуновым оврагом, и всё стихло. Вольга сидел долго, затаясь, ждал — вот-вот печенеги вернутся в большем числе и обшарят овраг. Но степняки не шли, и Вольга постепенно успокоился, вылез из своего укрытия, осторожно пошёл в кусты.
— Чего это так испугался печенег? — тихо сказал он сам себе, прошёл чуть в сторону от родника, шагнул к кустам, раздвинул их, и… крик ужаса вырвался у него, а ноги стали каменными, и не было сил оторвать их от земли.
Прямо перед ним на крутом склоне полулежал огромный человек — чудище! Немигающие глаза-чаши придавили Вольгу тяжёлым взглядом. Над плоским лицом, изувеченным глубокими морщинами и шрамами от ударов топора, остро торчал грубый широкий нос. Но страшнее всего был оскал бездонного рта. Ещё миг, казалось Вольге, и из этого огромного рта вырвется звериный рык, взметнутся из травы огромные длиннопалые ручища, охватят его, сомнут и втиснут головой вниз в голодную и тёмную утробу!
И в тот момент, когда Вольга собрал остатки сил и готов был уже отпрянуть назад, по этому страшному лицу пробежала гибкая зелёная ящерица. У чудища не дрогнула ни одна морщина.