Печенежские войны
Шрифт:
— У тебя? С ним? Ничего не понимаю. Тут какая-то тайна. Я могу её знать?
— У тебя, златовласый, своя, у меня своя. Зачем тебе знать то, чего я сам не открываю?
— Но ты не посчитался с опасностью, помогая мне, почему?
— Динат лютый враг мой. Я понял, что он и твой недруг. Лис помог Твёрдой Руке, а Твёрдая Рука придёт на помощь Лису, когда понадобится, разве не так?
— Конечно! — воскликнул Улеб.
— Нам сюда принесут всё необходимое. Одежда курсореса выдаёт тебя с головой. Сменишь её на платье странствующего воина. Я же, коли не возражаешь, превращусь в слугу-оруженосца. Коня смени тоже.
— Нет, Жар будет со мной.
— Ладно, — согласился Лис. — Прикроем его холстиной, как это делают франки. Мне бы только подступить к динату… Тебе же обещаю служить без обмана и корысти.
Улеб сказал:
— Пусть будет так. Только не ищу я прислугу, не по мне помыкать другими. Будь товарищем. Не стану я гоняться за Калокиром, хочу отыскать побратима в бухте Золотого Рога. С ним или без него хочу отправиться морем или сушей сперва за сестрицей в каганскую Степь, а после в Рось-страну, домой.
— Тсс!..
Красильщик привёл на поводу осёдланную кобылу, нагруженную двумя объёмистыми тюками.
— Этот старец с драгоценным ухом не иначе колдун, — сказал юноша с иронией, едва красильщик ушёл.
— Не в нём колдовская сила, а в твоём кошеле, — заметил Лис.
Когда торопливо переодевались, Лис повернулся к Улебу спиной, явно стараясь скрыть от него что-то. Но юноша, хоть и не рассмотрел как следует, а всё же заметил ненароком, как блеснуло нечто золотистое, свисавшее с шеи Лиса на тонкой цепочке. Отчего тот прятал от глаз напарника какую-то безделушку, почему не выбросил нищенские лохмотья, а сунул их в суму у седла? Улеб не придал этому значения, лишь усмехнулся про себя. Он начинал привыкать к чудачествам нового приятеля.
Преобразившийся Лис с наслаждением поглаживал на себе пристойное одеяние. Внезапно, увидев треугольники палестры на плечах юноши, он захихикал пронзительно, почти истерично и выпалил, подняв вверх кривой, давно не мытый указательный палец:
— А ведь ты раб, беглый раб, а я, слуга твой, был и есть свободный!
Улеб рассмеялся в ответ.
Глава XIV
— Ну вот, златовласый, — сказал Лис, придирчиво оглядев Улеба, — теперь тебя опознать непросто. Едем, мой новоявленный франк!
— А ты, не обижайся, очень похож теперь на Калокира, — заметил юноша, — тоже преобразила одежда.
— Знаю. Не раз говорили и прежде.
— Едем на берег, к Велко. — Улеб тронул коня, и оба всадника, покинув двор красильни, выбрались в проулок, свернули за угол и направились вниз по выщербленным мостовым кривых улочек, ведущих к морю.
Лис был прав, редко кто обращал на них внимание. Разве что бойкие молодые торговки, подбоченясь при появлении пригожего чужеземца, ослепляли юного лукавыми улыбками, предлагая фрукты к сладости, игриво расхваливали красу рыцаря и потешались над неприглядным ликом его оруженосца.
Но ни Улеба, ни Лиса не трогали летящие вслед шуточки и насмешки звонкоголосых смуглянок Востока и их босоногих детишек, что шаловливыми стайками носились между лотками с нехитрыми товарами окраины под провисавшими поперёк улочек верёвками с бельём, путаясь под ногами у взрослых мужчин, встречавших день ремесленных кварталов привычной своей работой, безучастной ко всему постороннему.
Городские патрули сковали и здесь, то и дело попадались навстречу. Поначалу они вызывали настороженность у наших героев, те даже украдкой хватались за рукояти мечей под короткими своими плащами. Однако, надо полагать, поглощённым поисками беглого раба стражникам и шпионам некогда было и глаз поднять на роскошно одетых всадников, коих множество шаталось повсюду в праздном любопытстве.
И всё же рискованно было сейчас появляться в гавани. Всякий беглец, если рассудить, устремляется либо на большие дороги, либо в порт, где можно сесть на уходящий корабль. Там-то, в гавани и на дорогах, главные поиски. Это понятно, потому-то Улеб не стал возражать, когда Лис вдруг сказал:
— К заливу нам спускаться нельзя. Переждём. Ищейки думают, должно, что ты успел ночью уйти за стены.
— Не предполагал, что из-за меня поднимется такой переполох.
— Да, — усмехнулся Лис, — забегали, точно по меньшей мере сам цесарь пропал. Признайся, перебил небось целую когорту, удирая с ипподрома?
Улеб пожал плечами.
— Какой там, задел рукой одного-двух походя, только и всего.
— Стало быть, отдали богу души, раз задел. Рученька у тебя известная… Сам Маленький Барс, рассказывали, испустил дух. Плохо твоё дело, рабу не прощают убитых воев, будь он хоть трижды знаменит на арене.
— Что ж, так и будем петлять меж домов дотемна?
— Лучше отсидеться в здешнем кружале. Да и поесть охота.
— У меня ничего нет, — вздохнул Улеб, — мешочек Анита остался у старца с серьгой.
— Не беда, — хрипло рассмеялся Лис и похлопал по поясу, — тут припрятано кое-что на чёрный день. И ещё храню клад в безопасном местечке, покажу в своё время хижину, где зарыт он. Кладут, кладут иногда, хи-хи, монетку-другую в длань несчастного калеки.
— Тогда спешимся, вон очаг и веселье, — предложил Улеб.
— Ну уж нет, в такой день не годится нам глодать хлеб пополам с половой, мы отметим твоё вызволение в знатной харчевне, не с плебеями.
— Привык и хочу ломать хлеб с простыми людьми, — сказал Улеб.
— Хороши мы будем в доспехах средь бедного люда. Хочешь, чтобы народ сбежался поглазеть на паладина у котла уличных ремесленников? Хочешь, чтобы мигом узнали и схватили тебя?
— Будь по-твоему, — согласился Улеб, и они повернули к главным кварталам города.
Ехали рядом, почти касаясь друг друга коленями. Мерно стучали копыта неторопливо и грациозно вышагивающих коней. Лив полудремал в седле, разморённый ранним солнцем после бессонной ночи. Улеб же вовсе, казалось, не ощущал усталости. Ничего не ускользало от внимательных его глаз.