Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)
Шрифт:
Вот что я помню.
Просто мы очень бедные
Дела у нас все хуже. На прошлой неделе умерла тетя Хасинта, а в субботу, когда мы уже похоронили ее и печаль стала отступать, пошли дожди – сильные, как никогда. Папа был в бешенстве, потому что весь урожай ячменя только что выложили на просушку на заднем дворе. Ливень пришел внезапно и обрушился на нас огромными волнами – не удалось спрятать ни единого снопа. Мы – я и мои домашние – только и успели, что собраться под навесом, и молча глядели на то, как холодная вода, льющая с небес, сжигает желтый, только что сжатый ячмень.
А вчера, когда моей сестре Таче
Вода в реке начала подниматься три ночи назад, на рассвете. Я крепко спал, и все же грохот несущейся воды разбудил меня. Так что я даже спрыгнул с кровати с одеялом в руках: подумал, наверное, что вот-вот обвалится крыша. Но потом заснул опять: понял, что это просто река. Ее шум стих, стал ровным и постепенно убаюкал меня.
Когда я проснулся, утреннее небо было затянуто тучами. Дождь, похоже, лил всю ночь без перерыва. Шум реки слышался теперь ближе и сильнее. От мутной воды шел странный, гнилостный запах, как когда выжигают траву под засев.
К тому моменту, как я высунулся наружу, река уже вышла из берегов. Вода понемногу поднималась по главной улице и вовсю заливала дом одной женщины по прозвищу Барабанка. Слышно было, как вода сначала попадает внутрь через загон для скота, а потом огромными потоками выливается через входную дверь наружу. Барабанка шныряла из стороны в сторону по загону, который уже превратился в часть реки, и выбрасывала на улицу своих кур, чтобы те сами прятались куда-нибудь, где их не достанет поток.
А с другой стороны, там, где улица делает изгиб, река, похоже, унесла тамариндовое дерево с участка тети Хасинты. Бог знает, когда именно это произошло, но теперь никакого тамаринда там нет, а он был единственным во всем поселке. Вот почему люди говорят, что это половодье – самое сильное из всех, что случались у нас на реке за многие годы.
Мы с сестрой после обеда снова пошли смотреть на водяное месиво, которое каждый раз становилось все гуще и темнее, и под толщей которого уже давно скрылось то место, где раньше стоял мост. Мы несколько часов просидели там, без устали глядя на это дело. А потом поднялись на высокий берег, чтобы послушать, что говорят люди: внизу, у реки, стоял такой шум, что мы только видели, как открываются и закрываются рты, будто хотят что-то сказать, но слышно ничего не было. Вот мы и поднялись на высокий берег, где уже собралось много людей, которые тоже смотрели на реку и считали убытки. Там-то мы и узнали, что река унесла Змейку – ту самую Тачину корову, которую папа подарил ей на день рождения и у которой одно ухо белое, другое – рыжее, и глаза – красивые-красивые.
Я и теперь ума не приложу, зачем Змейку понесло переходить реку. Она ведь видела, что река уже совсем не та, что прежде. Змейка раньше никогда не была такой опрометчивой. Наверняка она просто спала, раз взяла и погибла так запросто – ни за что ни про что. Прежде мне не раз приходилось будить ее, когда я по утрам открывал перед ней двери загона. Ведь иначе, дай ей волю, она бы целый день пролежала там с закрытыми глазами в тишине и покое, только изредка вздыхая – как обычно вздыхают коровы, когда спят.
Вот и здесь наверняка случилось то же самое – она просто уснула. Может быть, проснулась, когда почувствовала, как вода всей тяжестью бьет ей в лопатки. Тут она, наверное, испугалась и попыталась вернуться в загон, но, сделав движение, почувствовала, как черная, тяжелая вода словно зыбучий песок окружает ее со всех сторон и сковывает до судорог. Может быть, она заревела, прося о помощи.
И одному Богу известно, как она ревела.
Я спросил у господина, который видел, как река уносит корову, не было ли с ней бычка, который обычно ходил рядом. Но человек ответил, что не знает – видел он или не видел. Сказал только, что пятнистая корова проплыла копытами вверх совсем рядом с тем местом, где он стоял. А потом кувыркнулась, и он больше не видел ни рогов, ни копыт, ни какого другого признака коровы вообще. По реке плыло много деревьев с корнями и со всем прочим, и он был слишком занят тем, что вылавливал их себе на дрова. Так что времени разбираться, что там несет с собой река – животные это или ветки деревьев, – у него не нашлось.
Поэтому мы до сих пор не знаем, жив ли бычок или отправился вниз по реке вслед за матерью. Если так, да пребудет Господь с ними обоими.
Теперь, после того как моя сестра Тача осталась без приданого, все в доме беспокоятся по поводу завтрашнего дня. Дело в том, что папа ценой больших трудов приобрел Змейку еще маленькой телочкой, чтобы потом подарить моей сестре. И с одной-единственной целью: чтобы у нее был при себе хоть какой-то капиталец и ей не пришлось становиться шлюшкой, как это произошло с двумя другими, старшими сестрами.
Папа говорит, что они погибли, с одной стороны, из-за того, что мы очень бедные, а с другой – из-за того, что сами чересчур строптивые. С детства любили покапризничать, а как выросли, стали водиться с мужчинами самого дурного пошиба, которые учили их всяким непотребствам. А они и рады стараться: всё схватывали на лету, и уже очень скоро научились различать свистки, которыми те, бывало, вызывали их глубокой ночью. А потом и прямо среди бела дня стали выходить. Делали вид, что идут за водой, а ты вдруг, в самый неожиданный момент, видел, как они на скотном дворе нагишом кувыркаются по земле, и на каждой – по здоровому мужику.
Тогда папа выгнал их обеих. Сначала терпел, сколько мог, а потом не стерпел и вышвырнул прямо на улицу. Они ушли в Аютлу или куда-то еще, я точно не знаю. Но остались шлюшками, как и были.
Это и мучает теперь моего папу: что будет дальше с Тачей. Он не хочет, чтобы с ней вышло так же, как со старшими сестрами. Но понимает, что без коровы у Тачи теперь ничего нет. Что жить ей теперь, пока она не выросла и не вышла замуж за достойного человека, который будет любить ее всю жизнь, не на что. Все это теперь будет ой как непросто. С коровой все было бы иначе – всегда нашелся бы человек, готовый взять ее замуж, хоть бы и ради такой красивой коровы.
Остается только надеяться, что жив бычок. Вдруг он не стал переходить реку вслед за матерью? Потому что если он все же сделал это, мою сестру Тачу можно почти с полной уверенностью записывать в шлюшки. А мама так не хочет.
Мама не понимает, за что Господь наказал ее, когда дал ей таких дочерей. И это притом, что у нее в семье, от самой ее бабушки и по сей день, не было ни одного дурного человека. Все воспитывались в страхе Божьем, всегда были послушными и ни к кому не проявляли непочтения. Все, как один. И не поймешь, кто мог послужить примером для этих двух ее дочек. Она такого не припоминает. Перебирает в голове все возможные воспоминания, но не может понять: что за зло, что за грех она совершила, что у нее родились, одна за другой, две дочери с одними и теми же дурными наклонностями. Изо всех сил пытается вспомнить, но не выходит. И каждый раз, когда она думает о них, мама плачет и говорит: «Пусть Господь сохранит их обеих».