Пекинский узел
Шрифт:
– … а может, и своих естественных наклонностей, – многозначительно подмигнул Бурбулон и повлёк супругу за собой.
– Это не я сказала, – засмеялась госпожа Бурбулон и пошевелила пальцами в воздухе, как бы давая знать, что они ещё встретятся и поговорят откровенней. – Это лорд Эльджин сказал.
Николай почувствовал, что покраснел. Лицо заполыхало.
– Я рад: нас замечают, – шепнул Вульф. – Это удача.
– Чтоб стать любимцем короля, надо сначала добиться у него аудиенции, – сказал Игнатьев и жестом показал адмиралу Хопу, что приветствует его. Жесткое обветренное лицо старого моряка просветлело. – Как говорит барон Гро, – продолжил он, обращаясь к Вульфу, – чтобы стать любовником влиятельной маркизы или фаворитки короля, надо уже быть любимцем всех, уже прослыть угодником и ловеласом. Другими словами, иметь заглазное ручательство своей неординарности.
– Ну что ж, – приосанился Вульф. – Постараемся всех обольстить.
Татаринов щелкнул крышкой карманных часов. Спешить было некуда, и он рассеянно взглянул на циферблат: поинтересовался временем чисто машинально.
Лорд Эльджин и барон Гро поджидали китайцев: уполномоченного Си Ваня и генерал-губернатора Шанхая, чьё имя ни тот ни другой не удосужились запомнить. Вокруг них толпились белокурые англичанки и черноглазые француженки. Лондонская роскошь, парижский лоск. Съехались, сочли за честь прибыть на бал, засвидетельствовать своё почтение, познакомиться и представиться, протежировать и шельмовать, доносить и сплетничать, строить прогнозы и разрушать иллюзии, возводить напраслину и с упоением интриговать. Вся история мировой дипломатии – одна нескончаемая интрига. Помпезность и пышность нарядов поражали взор. Когда на званом вечере много красивых женщин, это говорит о том, что жизнь чудесна, и тот, кто пригласил к себе весь этот шумный рой красавиц, понимает, для чего живет. Молодые сотрудники посольств, морские и сухопутные офицеры сразу же столпились в бальной зале. Каждый выбирал глазами ту, которую нашёл самой красивой. Пусть в одном месте сойдётся хоть тысяча пленительных жеманниц, всё равно захочется отыскать среди них ту, которой вы бы с легким сердцем и без колебаний отдали пальму первенства.
Барон Гро покручивал на пальце перстень. Его раздражало, что к мнению лорда Эльджина прислушиваются буквально все: и ветреные хохотушки, и люди серьезные. А ведь ничего сверхъестественного он им не говорил. Обычный набор фраз, как у цыганок. Главное, смотреть в глаза, не отпускать руку и сообщать доверительным тоном, под видом страшной тайны, какую-нибудь благоглупость, сродни той, которую обычно говорят мамаши своим взрослым дочерям: «Я могла бы умолчать о многом, но ради твоего душевного спокойствия, родная, вынуждена сказать правду». «Правда» всякий раз была одной: сиюминутно-устаревшей.
Несомненно, в свое время Жан Баптист-Луи, барон Гро, был одним из самых блистательных молодых дипломатов Франции, но и теперь, когда прошло немало лет, он держался с той снисходительной величественностью, какая свойственна лишь избранным аристократам.
Рядом с ним стоял аббат Де ля Марр – католический священник с тяжёлым двойным подбородком, терпеливо перебирающий чётки и бросающий исподлобья взгляды на оголённые плечи красавиц, делавших вид, что им душно, и вынужденных беспрестанно обмахиваться веерами, входившими в моду.
Локоть к локтю со священником заметно смущался выпавшим ему соседством бледный и напряженный секретарь французского посольства барон Меритенс, с которым Игнатьев успел познакомиться в день своего первого визита к французам. Высокий, стройный, аристократичного вида, он произвел хорошее впечатление приятной доброжелательностью в разговоре.
Когда прибыли китайцы, Николай демонстративно направился к Уарду – он знал, что маньчжуры поощряют действия американца по формированию отрядов самообороны среди жителей Шанхая и, восхищаясь тем, что он вооружает наёмников для борьбы с повстанцами за собственные деньги, постоянно напоминают европейцам о благородстве американцев, об их бескорыстном мужестве. Уард крепко пожал руку Игнатьеву и вернулся к прерванному разговору с каким-то португальцем.
– Мы готовы, – говорил он, – относиться ко всем с равной мерой уважения, но, поскольку у Соединенных Штатов самые дружественные отношения с Китаем, мы намерены обсудить финансовые вопросы и всемерно развивать торговлю и промышленность в Шанхае, чтобы насытить жизнь других территорий.
«Молодцы, – мысленно похвалил американцев Николай, – не теряют времени зря».
Уард не оставил без внимания и грядущие контрибуции, которыми союзники обременили Пекин. Здесь он напомнил угрозу англичан.
– Лорд Эльджин лично заинтересован в скорейшем получении пяти-шести миллионов лянов серебром. По неписаным законам Соединенного Королевства человек, увеличивающий благосостояние государственной казны, получает свою долю в виде единовременного вознаграждения или всевозможных привилегий, способствующих многократному увеличению имеющегося капитала. Главное, считает английский парламент, чтобы исчезла никому не нужная «разобщенность в обществе» и все его члены работали на достижение единого результата: могущества Англии.
Звучало красиво.
Глава XIX
Привыкший к царским балам со времён своей пажеской юности, Игнатьев сразу выделил главные фигуры сегодняшнего торжества. Глаза у него не разбегались, пульс не частил, и слышал он отчётливо и ясно. Чувствовал он себя в атмосфере спесивой помпезности, как рыба в воде, в отличие от секретаря Вульфа, который был оглушен и ослеплён происходящим. Зеркала вдоль стен отражали многоликое собрание, множили число сапфировых колье и драгоценных украшений, алмазные россыпи заколок, жемчуга, сияние и блеск.
Дамское общество напоминало собой живой калейдоскоп ювелирных изделий, где преобладали белые и золотистые тона, самым чудесным образом сочетавшиеся с нежно-голубым и бледно-розовым соцветием тех, кто демонстрировал своё великолепие и красоту в одном и том же месте.
Вульф всеми силами старался скрыть свою нервозность. Он чувствовал себя неловко и теснее прижимал локти к груди, боясь кого-нибудь задеть и вызвать явное неудовольствие. Ему казалось, что он всем мешает, он и норовил идти не рядом с Игнатьевым, как это делал драгоман Татаринов, а чуть поодаль, как бы прячась за их спинами.
Все блуждали в большой зале, невольно теснились и окидывали друг друга любопытно-вежливыми взглядами, ожидая начала торжеств.
Как-то так вышло, что Игнатьев со своими спутниками оказался если не в первых рядах, то очень близко к тем дверям, из которых должен был выйти в залу исчезнувший на время лорд Эльджин. Когда Николай продвигался в толпе, он чувствовал, как многие невольно расступались перед ним, а дамы не таили одобрения во взорах.
Высокий, статный, широкий в плечах, он заметно выделялся из своего окружения, и его мужественные черты лица, открытый чистый лоб и умный взгляд красивых тёмных глаз с едва заметным ласковым прищуром сразу привлекли к себе всеобщее внимание. Мужчины почувствовали в нём соперника, а женщины – некую тайну, возможность завязать «особенные отношения».