Пеликан. Месть замка Ратлин
Шрифт:
С глубоким вздохом Финтан отступил.
– Какой у меня упрямый спаситель, – развел руками он. – И все же не рискуйте слишком многим. Не стоит указывать, куда именно я держу путь. Любой солдат, просмотрев это письмо, сделает вид, что ничего не заподозрил, а сам назначит слежку, и в Оверни у тебя будет много гостей помимо меня. Напишешь письмо левой рукой, чтобы при неблагоприятном исходе ты мог бы отречься от этих строк, выдав письмо за подделку.
– Граф Готье никогда не отрекается от своих слов, – возмутился Рене.
– Тем хуже для него, – пожал плечами Финтан и коротким кивком головы пригласил следовать за ним.
Они вдвоем прошлись по заваленным руинам и спустились в полуподвал. Рене осторожно ступал на ощупь. Финтан, привыкший к своему мрачному обиталищу, с закрытыми глазами знал каждый выступ, каждый штырь и обломок. За месяцы проклятого затворничества он породнился с тварями ночи. Найдя все для письма, они вернулись обратно, наверх. В окнах и пробоинах начало светать, когда граф Готье склонился и взял перо в левую руку.
– На чье имя? – спросил Рене, не поднимая головы.
Финтан задумался.
– Шеймус Уолш, – ответил он.
Граф согласно кивнул и приступил.
– Спасибо, – произнес Финтан, пока чернила еще не успели высохнуть.
Граф изумился той перемене, что случилась с лицом Макдонелла. Бледное и изнуренное, оно обрело какое-то выражение. Печать уныния и горя несколько отступила, но не исчезла, и едва-едва проступило что-то светлое и спокойное, сродни мягкому свету зари после темной ночи. Это слабое, но светлое прояснение разливалось слабым светом по лицу Финтана, возвращая облик красноволосого мятежного демона обратно к облику людскому. Чем дольше Рене вглядывался в рассеивающийся сумрак – а за окнами и впрямь медленно светало, тем прочнее укоренялась в нем вера, что долг и клятва исполнены.
За те последние часы перед ясной зарей больше не проронилось ни слова. Рене не смел ничего сказать, боясь перечеркнуть все достигнутое, а Финтан был слишком погружен в свои мысли. Веки закрывались сами собой. Угасающий огонек тайком касался медно-рыжих ресниц, из-под которых блестели влажные глаза. Ни Рене, ни сам Финтан не могли бы сказать, дремлет он или нет.
Когда солнце взошло, этого не было видно за свинцовым занавесом хмурых туч. Но света было достаточно, чтобы его бледные рассеянные лучи пробрались в замок и подали знак Рене, что пора покинуть эту обитель. Граф успел задремать и перевести дух. Пробуждение не было болезненным или тягостным, и страхи о простуде, столь вероятные при такой скверной ночлежке, оказались пустыми.
С замком и его нелюдимым обитателем Рене попрощался коротким кивком и то же получил в ответ. С чистой совестью и мыслями об исполненном долге граф Готье вернулся к бухте, отыскал неказистенькую лодку, а других, впрочем, тут и не водилось. С сердца упал гнетущий груз, и сейчас, ощутив прилив новых сил, граф Готье больше всего хотел навестить свою семью. Он сел на корабль, следующий в Шервур-Октевиль, чтобы оттуда добраться уже по суше до родного поместья.
Сам Рене не вспомнил потом, что именно ему приснилось в первую же ночь на корабле, когда он разбудил криком пассажиров в соседней каюте своим пронзительным воплем. Когда испуганные матросы забарабанили в дверь, Рене, не открывая им, заверил, что все в порядке, попросту дорога морем оказалась слишком тяжелым испытанием для него, и он стал открыт не только морским ветрам, но и кошмарам. Таких объяснений вполне хватило, чтобы оставить в покое Рене наедине с его кошмарами, и он сидел, исходя ледяным потом, стараясь унять дрожь в руках и успокоить дыхание. Сам Рене, к своему счастью, не помнил своего кошмара, но помнил мысль, нашептанную этой жуткой ночью под плеск черных волн. Как только Рене нашел в себе силы, он попросил его известить, в каком городе сейчас остановится судно.
– Фалмут, ваша светлость, – доложил матрос.
– А следующий? – спросил Рене.
– Плимут, – ответили ему.
Рене кивнул, решительно настроенный сойти именно в Плимуте, чтобы повидаться со старым приятелем своего наставника и учителя – с капитаном Френсисом Дрейком. Граф Готье всем сердцем надеялся, вопреки доводам здравого рассудка, что не встретит больше ни одного знакомого лица и что призрак Ратлина остался в замке.
«Как я мог, как я мог…» – корил себя граф, пока к судну приставляли сходни.
С ужасом Рене оглядел, куда ему предстоит спуститься. Пристань дышала жужжащими пилами и горькой смолой. Ни от шума, ни от запаха было некуда спрятаться – сквозь зажатые уши прорывались брань, окрики и присвисты. Спускаясь на сушу, граф боялся, что пристань просто поглотит и растворит его в своей оглушительной кипящей работе.
– Сторонись! – окатил грубый бас, и Рене растерянно отступил назад, наткнувшись на носильщика, который спускал вещи графа.
Следующая пара попыток уклониться от сгорбленных под своей ношей грузчиков и матросов была более удачной, но все же граф никак не мог найти себе места, чтобы его никто не задевал. Пока широко раскрытые глаза, усталые и рассеянные от тревожного сна во время плавания, искали что-то в толпе, спасение само настигло юношу.
– Кого я вижу! – раздался голос капитана Френсиса Дрейка, заставивший тотчас же обернуться. – Вот уж кого не ожидал тут увидать!
Обернувшись, граф оказался перед капитаном Дрейком.
– Едва узнал тебя, – Френсис окинул молодого графа взглядом с головы до ног с заметным одобрением и радостью. – Ну ты, конечно, возмужал, нечего сказать! Дружище Эссекс точно гордится тобой и улыбается тебе с неба.
– Какая приятная неожиданность, что вы узнали меня, – польщенный, но несколько сбитый с толку граф потер затылок и теперь оглядывался по сторонам, все еще пребывая в состоянии готовности уклоняться от случайного грузчика или телеги. – Я прибыл к вам, мастер Дрейк, как только смог.
– Как тебя не признать? – удивился Френсис. – Ты, юноша, всегда был скромным, даже слишком для своего положения. Скорее всего, граф Эссекс отзывался обо мне не очень лестно – видит Бог, у Уилла были на то причины, но нос по ветру я научился держать. К сожалению, нам так и не выпал случай толком познакомиться.
– Я хотел быть добрым вестником, но увы, – с тяжелым сердцем молвил юноша, не зная, как обличить свои смутные терзания в слова.
– Чует мое сердце, тут замешан Рыжий Лис? – прищурился Френсис.
– Лис?.. – переспросил Рене, и сердце забилось вдвое чаще.
«Я опоздал. Он уже тут…»
– Скорее всего, ваша светлость серьезно утомились в дороге? – спросил Дрейк. – Пока вам готовят покои, зайдем в кабинет? В любом случае вам стоит вернуть ваше кольцо. Я готов держать пари, тот упырь украл его у вас. Я ведь прав?
– Даже если нет, я вам подыграю, – натянуто улыбнулся Рене, скрывая, сколь безумно и судорожно метались его мысли, сколь сильно колотилось его сердце.
«Либо убей меня, либо помоги», – припомнил юный граф, вполуха слушая добродушную болтовню капитана. Чаша весов колебалась, и Рене должен был восстановить равновесие, которое было нарушено в тот миг, когда покой призрака Ратлина был потревожен. Если Рене и спешил в Плимут с намерением предупредить капитана, то сейчас, идя подле него, слова встали в горле. Откроет ли Рене истину или сохранит молчание – при любом раскладе прольется кровь. Малодушный страх сковывал по рукам и ногам, отчаяние наполняло его сердце. Он отвечал коротко, сухо и односложно, решив дать себе время хотя бы до того, как они сядут в кабинете капитана и когда семейная реликвия окажется вновь у графа Готье.