Пенитель моря
Шрифт:
Лудлов молча следил за молодой девушкой и контрабандистом. Ценою больших усилий воли он старался оставаться спокойным до конца, хотя было мгновение, когда это спокойствие готово было изменить ему: это было именно тогда, когда он заметил, что они обменялись друг с другом взглядом, как видно, прекрасно понимая один другого.
Преодолев свой гнев, капитан отвечал внешне спокойно:
— Если так, то мистер Сидрифт должен гордиться своей удачей.
— Этому способствовали мои частые сношения с женщинами, моими лучшими покупателями. Вот парча, которую носят придворные дамы английского двора, хотя она вышла из рук итальянских мастеров. Один раз в году, а именно, отправляясь на патриотический бал, эти дамы надевают в угоду публике платья из материй отечественного производства. Остальное же время года они носят эти более красивые ткани. Скажите, почему англичанин при своем туманном солнце тратит тысячи фунтов стерлингов в погоне за красками тропического мира, как не потому, что запрещенный плод имеет особенную прелесть! Почему, скажите, изысканный гастроном Парижа восторгается смоквой, которую последний нищий Неаполя с презрением бросил бы в воду, как не потому, что его самолюбию лестно употреблять такой плод, который составляет принадлежность других широт. Вот секрет успеха нашей торговли! А так как женщины вообще больше тщеславны, то и мы должны быть им более признательны.
— Вы много ездили, мистер Сидрифт, — смеясь, заметила Алида, развертывая на ковре богатое содержимое тюка. — Вы так уверенно говорите о нас.
— О, мы не любим оставаться без дела. То мы направляемся к островам Адриатики, то к вашим негостеприимным берегам Америки. Мало стран в Европе между Гибралтарским проливом и Каттегатом, где бы я не был.
— Судя по вашим тканям, вы предпочитаете всем странам Италию.
— Вы правы. Я провел все свое детство на этих чарующих берегах. Здесь, на равнине Сорренто, я получил свое воспитание.
— А где это? Я спрашиваю это потому, что, быть-может, эта родина знаменитого корсара будет впоследствии воспета в песнях и займет досуги любопытных.
— Только ради вашей красоты прощаю вам вашу иронию. Сорренто — это очаровательное местечко на южном берегу знаменитого Неаполитанского залива. Вся его почва вулканического происхождения, и, собственно говоря, соррентинец всю свою жизнь проводит на кратере действующего вулкана. Если когда-либо из моря брызнет гигантский фонтан воды, а земля разверзнется и выбросит на свою поверхность потоки огненной лавы, — а в это глубоко верит каждый соррентинец, — то это место первое подвергнется опустошению. Я много видел стран. Я видел природу в самых различных климатах, но ни одно из этих мест не ласкало так глаза красивыми сочетаниями роскошных ландшафтов, не вызывало таких жгучих воспоминаний, как этот бесподобный уголок Соррентской скалы.
— Расскажите нам ваши воспоминания, а я между тем исподволь ознакомлюсь с вашими товарами.
Минуту контрабандист молчал, как бы погруженный в воспоминания прошлого, затем с печальной улыбкой начал:
— Много лет прошло, а впечатления так живы, как если бы они восприняты были мною лишь вчера. Помню, наш домик стоял на склоне скалы. Прямо перед нами расстилалось голубое море, а кругом такое разнообразие, какое редко встречается в действительности. Представьте себе, что вы лицом обращены к северу. Вы идете вдоль извилистого берега залива. Слева от себя вы видите высокую гору и остров, берега которого изрыты волнами: это Иския. Тот низменный продолговатый кусок земли — Прочида, отпрыск древней Греции. И до сих пор в костюмах и языке жителей обнаруживается греческое происхождение. Пролив приведет вас к голой скалистой возвышенности: это города Мизена и его порт. Сюда пристал легендарный Эней [32] , Рим держал здесь свой флот. В этом же месте Плиний сел на корабль, чтобы отправиться к Везувию, пробудившемуся от своего векового сна. В ложбине между двумя вершинами, как утверждает поэт Мантуи [33] , находился знаменитый Стикс, Елизиум, «место вечного успокоения». Далее, на возвышенности, ближе к морю, находятся огромные своды Писцины, а также мрачные вертепы знаменитого дворца Ста Комнат, — места, могущие служить одновременно доказательством как роскоши, так и деспотизма Рима. Недалеко отсюда виднеется грациозный Байский залив. На возвышенностях его берега некогда виднелся целый город вилл. Императоры, консулы, поэты приезжали сюда подышать чистым воздухом, отдохнуть от шума столицы, где к тому же язва свила себе прочное гнездо. И до сих пор видны остатки былого величия: развалины храмов и бань, на которых растут теперь фиговые деревья и оливки. На севере этот заливчик замыкается крутым возвышением, на вершине которого прежде находился дворец римских императоров. Цезарь любил здешний покой, а горячие источники, текущие здесь, и теперь называются банями страшного Нерона. Эта небольшая коническая гора, так выделяющаяся своею свежею зеленью, образована действием вулканических сил. Отчасти она лежит на месте Лакримского озера, от которого остался лишь небольшой разлив, отделяющийся от моря песчаной полосой. Сзади его — Авернское озеро. Здесь еще видны остатки храма, посвященного подземным божествам. Налево возвышается Сивилльский грот, а несколько отступя — Кумский проход. Направо, в расстоянии одной мили, виден город Пуццоли, порт древних, замечательный остатками храмов Юпитера, Нептуна, а в особенности своим огромных размеров амфитеатром. Здесь Калигула [34] пытался навести мост в Кумы и, как предполагают, здесь же Нерон покушался на жизнь своей матери, отправлявшейся в Байи. Прямо против него виднеется Низида, небольшой, но скалистый остров. Сюда удалился Марк Брут, убивший Цезаря у подножия статуи Помпея. Далее — шумный Неаполь, увенчанный замком св. Эльмы. Направо от него расстилается обширная Кампанская равнина, на которой прежде стояла роскошная Капуя. Далее идет Везувий со своими тремя вершинами. Говорят, под теми виноградниками и виллами, которые окружают подножие этого вулкана, погребены целые города и селения. А там следует высокий мыс, который и образует берег Сорренто.
32
Герой поэмы Виргилия «Энеида».
33
Виргилий — знаменитейший поэт древнего Рима, род, в 70 году до Р. X. близ Мантуи.
34
Калигула — кровожадный и безумный римский император. Родился в 12-м году, убит в 41-м году. Этому «повелителю» приписывается фраза, в которой он сожалел, что народ «не имеет одной головы, чтобы ее сразу можно было… отсечь». (Прим. ред.).
— Человек с такими познаниями мог бы дать им лучшее употребление! — печально сказал Лудлов, когда контрабандист кончил свою речь.
— В других странах почерпают познания из книг. В Италии даже дети приучаются читать из великой книги природы.
— Здесь некоторые утешают себя мыслью, что будто бы наш залив, летние облака и вообще климат те же самые, как и в странах, лежащих в одной и той же широте с нашей землей, — поспешно заметила Алида, предупреждая таким образом спор, который мог разгореться между ее гостями.
— Нельзя отрицать, что Мангаттан и Раритон — чудные реки, на берегах которых живут очаровательные особы, — галантно ответил незнакомец, приподнимая свою шапочку, — но надо взять для сравнения другие стороны вашего отечества. Конечно, ваша страна лежит под одною широтою с Италией, солнце светит ярко и тепло как в той, так и в другой. Но леса Америки наполнены испарениями, мешающими прозрачности воздуха. Я знаю очень хорошо как берега Средиземного моря, так и ваши. Между их климатами существует сходство, но есть и различие, и причины тому ясны.
— Сообщите их нам, чтобы и мы имели представление о вашем заливе.
— О, вы слишком добры, сударыня! Я не ученый и не обладаю красноречием. Однако, выскажу наблюдения, которые мне привелось сделать. Итальянская атмосфера редко бывает туманной. О больших дождях там почти не слышно. Летом речки под жгучими лучами южного солнца часто высыхают. Поэтому воздух Италии необыкновенно сух и прозрачен.
— Вы что-то не решаетесь заговорить о наших облаках, этом заливе, о заходе нашего солнца.
— Сейчас скажу. Что касается Неаполитанского и Нью-Йоркского заливов, то и на них, повидимому, отражается климат тех стран, к которым они принадлежат. Один — грациозный, дремлющий в неге, более красивый, чем приносящий реальную пользу; другой же сделается со временем всемирною гаванью.
— Но вы ничего не говорите об их красоте, — капризно возразила Алида, хотя чувствовала полнейшее равнодушие к предмету разговора.
— Обыкновенная слабость старых народов — гордиться собою и презирать новые народы, вступающие на мировое поприще, — отвечал Сидрифт, с удивлением заметив неудовольствие на лице молодой девушки. — Но в данном случае Европа не совсем права. В самом деле, надо иметь слишком пылкую фантазию, чтобы находить полное сходство между Неаполитанским заливом и Нью-Йоркским. Первый — настоящий залив, второй — только расширенный рукав реки. Вода в Неаполитанском заливе чудного голубого цвета, свойственного глубокому морю. Вода Мангаттанского залива мутна, зеленого цвета от примеси речной воды, которую несут сюда многочисленные реки, впадающие в залив. Я не говорю о чудных итальянских горах с их переливами теней розового и золотистого цвета, о тысячелетних воспоминаниях, которыми исполнен, можно сказать, каждый клочок итальянской почвы.
— Тогда и наши облака хуже итальянских?
— Ну, не совсем. В Италии таких облаков, как здесь, не встретите. Там, как я уже говорил, климат сухой, а воздух прозрачный. Помню, раз вечером я стоял со своим патроном на мысе Димонте, откуда открывается чудный вид на поэтическую Марина-Гранде. Мой спутник, указывая на ярко блестевшую луну, сказал: «Вот луна Америки». Звезды искрились подобно ракетам, так как ветер унес все испарения, и воздух был совершенно чистый. Но подобные ночи — редкость даже и там; в северных же широтах их совсем не бывает.
— Неужели и чудный закат нашего солнца не может соперничать с закатом итальянского солнца?
— Совсем не то. Они оба одинаково красивы, только с различных сторон. Небо Италии удивительно нежно. Но если ваши вечерние облака и не имеют той прозрачности, того тончайшего розового оттенка, который заливает по вечерам небо Италии, то зато они отличаются более блестящими тонами, богатством своих красок. Те — более нежны, эти — более ярки. Но, я вижу, вас утомляют мои рассуждения. Давайте-ка займемся этими материями, оттенки которых имеют для молодого и пылкого воображения большую прелесть, чем даже краски самой природы.