Пенитель моря
Шрифт:
— Уважаю вашу откровенность и надеюсь, что мы столкуемся друг с другом, особенно, если вы откажетесь от мистификаций вашей «Волшебницы». Фарс сыгран был превосходно, хотя он никого не убедил…
Улыбка скользнула по губам контрабандиста.
— Да, наша повелительница, — сказал он, — не требует дани: все, что добываем, мы делим поровну между всеми.
— Можете ли вы открыть что-либо относительно судьбы, постигшей патрона? Хотя я и соперник его в одном деле, или, вернее, был некогда соперником, но все-таки не могу допустить, чтобы кто-либо с моего корабля исчез бесследно.
— Вы справедливо выразились, — смеясь, ответил Сидрифт. — «Некогда соперником» — более подходящее выражение! Ван-Стаатс храбрый человек, но плохой моряк. Человек, проявивший такое мужество, может быть уверен в покровительстве Пенителя Моря.
— Я не состою телохранителем ван-Стаатса, однако, как командир крейсера, я в некотором отношении причина его… Не буду, впрочем, употреблять выражение, которое может быть для вас неприятно.
— Сделайте милость, говорите свободно, не опасаясь задеть нас. Мы со своей бригантиной уже привыкли ко всевозможным эпитетам, в изобилии нам расточаемым. Вам угодно было, капитан Лудлов, указать на мистификацию, свидетелем которой вы были на «Морской Волшебнице». Но вы, повидимому, забываете о тех возмутительных обманах, которые совершаются ежедневно у вас на земле.
— Вы прикрываете ошибки отдельных личностей ошибками целого общества. Это не новость.
— Да, и это не ново! Но что мы видим?.. «Христианнейший» король присваивает себе владения своих соседей, прикрывая свое честолюбие маской славы. Другой король — «добрый католик» — совершает во имя католицизма массу преступлений на том самом континенте, где мы в данную минуту находимся. Ваша королева, добродетели которой так воспеты в прозе и стихах, заставляет проливать потоки крови для того, чтобы расширять владения своего маленького острова. Не постигнет ли и ее та участь, которую испытала честолюбивая обитательница болот в известной басне? Мошенника ждет виселица, а вор под военным знаменем восхваляется как рыцарь! Человек, наживающий деньги работой своих рук и ума, презирается, а тот, кто создает свое богатство, обирая других, налагая тяжкие контрибуции на селения, истребляя тысячи людей, — восхваляется и воспевается на все лады! Европа достигла высокой степени цивилизации, это правда: но пусть она страшится того: примера, который сама же дает.
— Ну, на этих пунктах мы никогда с вами не сойдемся, — холодно заметил Лудлов. — Мы еще поговорим на эту тему в другое, более удобное время. А теперь позвольте спросить, можете ли вы, сообщить что-нибудь положительное о судьбе господина ван-Стаатса, или для этого придется прибегнуть к официальным розыскам?
— Патрон Киндергук знает толк в абордаже, — смеясь, ответил контрабандист. — Одним ударом он завоевал дворец нашей «Волшебницы» и теперь спокойно почивает на лаврах. Право, мы, контрабандисты, у себя дома превеселый народ, и те, кто бывает у нас, — неохотно расстаются с нами.
— Тем больше для меня оснований желать проникнуть в ваши тайны, а до тех пор до свиданья!
— Остановитесь! — вскричал весело контрабандист. — Не оставляйте нас долее в неизвестности, прошу вас! Наша «Волшебница» подобна насекомому, принимающему окраску того листа, на котором оно живет. Вы видели «Волшебницу» в зеленой одежде, которую она всегда надевает, когда плавает вблизи берегов вашей Америки. В открытом же море ее плащ принимает голубую окраску. Это верный признак того, что она скоро уйдет далеко от вашей земли.
— Слушайте, господин Сидрифт! Шутки эти приятны, пока вы имеете возможность шутить. Помните, однако, что хотя закон обыкновенно наказывает контрабандиста лишь конфискацией его товаров, но в случае задержания им какого-нибудь лица, он налагает даже телесное наказание, а в некоторых случаях и присуждает к смертной казни.
— От имени моей «Волшебницы» выражаю вам сердечную благодарность за предостережение, — сказал контрабандист, не скрывая иронии. — Несмотря на неоспоримые качества вашей «Кокетки», она найдет в нашей «Волшебнице» достойную соперницу, которая не побоится ее угроз.
Обменявшись взаимными комплиментами, оба собеседника расстались. Оставшись один, Сидрифт бросился в кресло с книгой в руках и принял вид полного равнодушия, а капитан Лудлов оставил виллу альдермана с поспешностью, которую и не старался скрывать.
Между тем разговор альдермана с племянницей все еще продолжался. Минуты шли за минутами, и скоро Сидрифт, которого книга, повидимому, не особенно интересовала, стал проявлять беспокойство. Это беспокойство возросло до степени сильнейшего волнения, как вдруг он услыхал приближающиеся к дверям шаги. В комнату вошла негритянка, служанка Алиды, и передала Сидрифту клочок бумаги, на котором поспешно были нацарапаны карандашом следующие строчки: «Я увернулась от всех расспросов. Он наполовину расположен верить в колдовство. Теперь еще не время открыть правду, так как он сильно встревожен близостью бригантины. Будьте уверены, однако, что он признает права, которые я сумею поддержать. Если же я не смогу добиться, он не в силах будет возразить против свидетельства Пенителя Моря. Идите сюда, лишь только заслышите его шаги».
Едва Сидрифт пробежал это письмо, как дверь отворилась. Но не успел альдерман войти в комнату, как ловкий контрабандист уже прошмыгнул в другую. Исчезновение Сидрифта, которого он ожидал встретить в комнате, не только не удивило благоразумного буржуа, но даже не особенно опечалило его, насколько можно было судить по тому равнодушию, с которым он отнесся к этому факту.
— Женщины и безумие! — пробормотал он. — Эта Алида увернулась словно лисица. Поди-ка вымани тайну у этой хитрячки девятнадцатилетнего возраста. А настойчивостью ничего не возьмешь: в ее жилах течет нормандская кровь. На все вопросы о ван-Стаатсе мошенница отвечает только тем, что принимает скромный вид монахини. Надо, впрочем, и то сказать: не годится Олоф для роли Купидона [35] . В течение целой недели он ничего не мог поделать с этой упрямицей. Эх! Одна беда следует за другою: как на грех вернулась эта бригантина, а с ней и Лудлов со своим долгом. Надо покидать торговлю, пока еще не поздно. Сведу на этих днях окончательно баланс и распрощаюсь с нею навсегда.
35
Купидон — бог любви по верованиям древних греков. (Прим. ред.).
Глава XXV
Лудлов покинул виллу Луст-ин-Руст без всякого определенного плана действий. Мысли его витали главным образом вокруг племянницы альдермана. Припоминая то спокойствие, с которым она приняла визит его и дяди, он готов был поверить, что она и шагу не ступала по палубе «Морской Волшебницы». Эта надежда, однако, мигом испарилась, едва он вспомнил грациозную фигуру молодого контрабандиста. Его ревнивое воображение уже видело в нем счастливого соперника на руку и сердце Алиды. Он колебался между долгом и личными чувствами. Когда еще он шел сюда, он принял необходимые меры предосторожности, чтобы опять не сделаться жертвой хитрости контрабандистов, как случилось недавно. Теперь его соперник находился в его руках. Воспользоваться ли выгодою своего положения или махнуть на все рукой и не мешать сближению молодых людей, — вот что главным образом занимало его мысли. Лудлов имел самые возвышенные понятия о чести. Он любил Алиду и боялся действовать под влиянием гнева и разочарования. Притом ему было противно впутываться в разные истории с представителями профессий, честолюбие которых было не особенно высокого полета. Он смотрел на себя, как на защитника прав и достоинства своей повелительницы, а не как на агента таможенных чиновников. Ему казалось постыдным овладеть своим противником не в честном бою на родной стихии, а одиноким и безоружным на суше. С другой стороны, служба неумолимо предъявляла свои требования. Все знали, что бригантина наносит огромный ущерб казне. Сам Лудлов получил даже специальное приказание относительно нее от адмирала. А тут представлялся удобный случай лишить этот корабль его командира, благодаря талантам которого он столько раз безнаказанно убегал от сотни крейсеров.
Волнуемый разнородными чувствами, капитан вышел на лужайку, чтобы на досуге отдаться своим мыслям. Ночь была на исходе. Было еще темно. Тень, отбрасываемая горой, еще покрывала берег океана. Предметы были видны так неясно, что нужно было большое внимание, чтобы догадаться об их характере. Занавески в окнах павильона были закрыты и, хотя огни ламп еще горели, глаз не мог различить ничего, что делалось внутри.
Осмотрев окрестность, Лудлов с тяжелым сердцем стал спускаться по косогору вниз к реке. Перед тем, как окончательно уйти, он еще раз бросил взгляд на павильон. На этот раз он увидел зрелище, от которого вся кровь его прилила к сердцу. Уголок окна в павильоне остался неприкрытым, и сквозь него молодой капитан увидал ту, которая в последнее время заполнила его воображение.