ПЕНРОД-СЫЩИК
Шрифт:
– Ну как, теперь до вас дошло, кто я такой? – гордо спросил Пенрод.
– А как это получилось? – спросил Герман. – Как ты умудрился?
– Ха! – тихо пропищал Верман.
У Пенрода в это время было такое выражение лица, что окажись тут миссис Скофилд, она наверняка бы потребовала, чтобы он «прекратил немедленно».
– Слушайте, – не торопясь начал он, – я выслеживаю банду этого негодяя Дэйда.
– А как это «выслеживаю»? – спросил Герман.
– Выслеживать, – нетерпеливо объяснил Пенрод, – значит все время ходить за преступником, куда бы тот ни направлялся. Да ты что, Герман, ни разу в кино
– Был. Много раз.
– Так вот, у этого Дэйда самая опасная банда в стране. И я их всех преследую. Ты, Герман, будешь Биллом, а ты, Верман, можешь быть Джимом. Я разрешу вам работать вместе со мной. Я вам объясню, что надо делать, и вы станете моими людьми. Теперь вы должны называть меня Джорджем и номером сто три. Ну, Билл и Джим, пошли! Мы идем в центр города, потому что…
– В центр города? – разочарованно протянул Герман. – А чего мы там забыли?
– Да вы что, совсем глупые? Не можем же мы выслеживать преступника, сидя тут, верно? По пути я объясню вам, что надо делать. Мы туда пойдем закоулками. Я не хочу, чтобы моих людей или меня узнали. Ведь тогда они сразу поймут, что я номер сто три. Пошли, Билл, пошли, Джим! Сдается мне, что нам на этот раз выдалось опасное дельце!
Герман и Верман отправились вместе с ним. Они еще не знали, что будут делать, но значок Пенрода сразил их, и они готовы были исполнять любую его команду. И несколько секунд спустя две небольшие фигурки, и еще одна, совсем маленькая и оборванная, пошли вниз по улице. По пути Пенрод не умолкая говорил, а Герман и Верман ловили каждое его слово.
Глава XIII
ЧЕЛОВЕК С НАКЛАДНОЙ БОРОДОЙ
Всего несколько дней спустя мистер Дэйд посетовал на странное явление, которое он подметил в жизни этого города. Они как раз сидели с Маргарет на веранде и наслаждались вечерней тишиной, когда из кустов, росших у забора, донеслось уханье, которое чем-то напоминало крик совы. Ответом был печальный, но явно не собачий лай, бравший начало в каких-то более отдаленных от веранды зарослях.
Мистера Дэйда передернуло.
– Это еще что такое? – спросил он.
Маргарет засмеялась.
– Это Пенрод играет с приятелями.
– Ом софи на фулеськах! – раздался вдруг крик. – Ма фефанде!
– А это что? – нервно спросил мистер Дэйд.
– Это всего лишь Верман, – объяснила Маргарет и снова засмеялась.
– Кто?
Маргарет объяснила, что так зовут мальчика.
– Это маленький чернокожий мальчик, – сказала она, – он живет на нашей улице. Он косноязычный.
– Странно, – задумчиво произнес мистер Дэйд, – мне кажется, последние несколько дней я только и делаю, что натыкаюсь в центре города на маленьких чернокожих мальчиков. Я уже видел их, по крайней мере, сотню. У меня такое впечатление, что в вашем городе маленькие черные мальчики только и делают, что крутятся под ногами у взрослых. Но самое удивительное, что из той сотни, с которой я столкнулся, пятьдесят, по крайней мере, были косноязычными.
Из этого замечания мистера Дэйда можно сделать вывод, что Верман, а иначе Джим
Вот и сейчас Верман громко огласил сумерки сообщением, что:
– Ом софи на фулеськах! Ма фефанде!
Пенрод и Герман, надежно укрывшись от взоров преследуемого, были достаточно знакомы с произношением Вермана, чтобы тут же расшифровать: «Он сидит на ступеньках! На веранде!»
А когда мистер Дэйд, выходя из дверей Общества, чуть не наступил на Вермана, тот бодро и громко вопил:
– Ом випил! Випил ом!
Из чего Герман тут же заключил:
– Он вышел! Вышел он!
И передавал эту информацию мистеру Джорджу Б. Джашберу, который скрывался за углом.
Безошибочно понимал Вермана один только Герман. Правда, и Пенрод за время общения с братьями научился хорошо понимать младшего из них и ошибался очень редко. Единственно, когда Джордж Б. Джашбер проявлял нетерпение по отношению к своему одаренному помощнику, была запись в журнал. Этот ритуал наш сыщик вынес из множества прочитанных детективов и свято соблюдал его каждое утро. Усевшись в своей «конторе», Дж. Б. Джашбер тщательно заносил результаты деятельности помощников в специальный журнал. Вот такие-то моменты «доклада» Вермана порой и утомляли его. Герман «докладывал» четко и быстро. Верман же любил поговорить и считал «запись в журнал» хорошим поводом для обстоятельной беседы. Вытаращив глаза, он принимался жестикулировать и нес что-то непонятное, чем обычно выводил из себя Джорджа Б. Джашбера. Красноречие Вермана невозможно было прервать чем-нибудь вроде: «Достаточно!» или: «Замолчи! Ты что не можешь помолчать?» Такие слова на Вермана не производили никакого впечатления, и он продолжал вещать все громче, визгливее и самодовольнее. Только после того, как Джордж Б. Джашбер топал ногой и грубо кричал: «Да заткнись ты, наконец!» – Верман с хохотом умолкал.
Воцарялась тишина.
– О чем он говорил, Герман? – спрашивал Пенрод.
– Ни о чем. Он все время повторял то, что сказал в самом начале.
И все же Пенроду удавалось написать что-то вроде отчета, в котором накапливалось все больше данных о передвижениях мистера Герберта Гамильтона Дэйда. Этот документ, обычно хранящийся в ящике для опилок, мог бы вполне удовлетворить типичного детектива из любого спектакля, фильма или романа. Ведь именно подобных сыщиков и брал Пенрод за образец своей деятельности.
Как-то Пенрод дал почитать выдержку из журнала Марджори Джонс. Он искоса наблюдал, какое это производит на нее впечатление. С трудом разбирая текст, она медленно читала вслух, и голос ее звучал с тем же выражением, что на уроках.
– Контора, – начала она, – Джордж Б. Джашбер. Доклад Билла и Джима. Мы должны поймать этого приспешника…
– Преступника! – поправил Пенрод.
– А что такое преступник, Пенрод? – без особого интереса спросила Марджори.
– Читай дальше. Там все сказано.