Пенсия для киллера
Шрифт:
— И как такое могло случиться при муже-враче? — продолжала продавщица. — Он был совершенно потрясен, возмущался и не хотел мириться с подобной некомпетентностью. Но его товарищи и начальство предпочли не вмешиваться и заставили сына замолчать. Бороться бесполезно. Кто-нибудь потребовал компенсации? Нет. Кого-нибудь наказали за врачебную ошибку? Конечно, нет. Мы все люди, и наш сын сам мог легко оказаться в подобной ситуации. Он всего лишь хотел, чтобы ему принесли официальные извинения, но ничего не добился. В конце концов позвонил хирург или профессор из той больницы, и знаете, что он сказал? «Все, кто требует искренних извинений, втайне рассчитывают на солидную компенсацию». Представляете? Разве можно так
— Должно быть, ему пришлось нелегко, — заметила Когти. — Да и вам трудно одновременно присматривать за лавкой и воспитывать внучку. Может, уже пора… — Осознав, что перешла границу, оперативница осеклась. Она чуть не ляпнула, что молодому доктору пора снова жениться, прямо в присутствии маленькой девчушки, которая с любопытством прислушивалась к ее словам. Когти не хотела никого ранить намеренно, она просто поддалась неумеренному любопытству.
Однако продавщица поняла, о чем идет речь.
— Ну а кому он интересен? Сын не стоматолог и не пластический хирург, зарабатывает мало. У него нет даже своей практики. Да и Хэни уже не младенец, а мы простые лавочники. Кому нужна такая обуза? Вы же знаете, чего хотят молодые люди в наши дни. Да, сын — врач, но какой от этого толк?
Тут вмешался ее супруг, который прежде привязывал к багажнику велосипеда ящик с яблоками:
— Да хватит уже жаловаться! Ты задерживаешь покупательницу.
Смутившись, продавщица сняла с колен девочку и открыла кассу, чтобы отсчитать сдачу.
— Ой, простите. С возрастом я стала такой болтливой.
— Да ничего, — улыбнулась Когти. — Времени у меня достаточно. Я тоже люблю поболтать. — Хотя на самом деле она никому не рассказывала историю своей жизни.
Девочка поставила рюкзачок на землю и глубоко поклонилась Когти на прощание. На лямках рюкзака значилось ее имя: Хэни Кан. Когти залюбовалась чудесной девчушкой, такой маленькой и смышленой. Малышка, видимо, пошла в мать: сходство с доктором Канном было не очень заметно.
— Сколько тебе лет, принцесса?
— Шесть.
Шесть. Когти знала возраст дочери Кана, но, услышав его из уст девочки, невольно подумала, что до конца жизни запомнит этот ответ и его прелестную детскую интонацию.
— Слушайся дедушку и бабушку. До свидания. — И Когти повернула к выходу, стараясь не глядеть на полуоторванный ценник, который торчал из-под воротничка девочкиной рубашечки — явный недосмотр со стороны родных.
Когти никогда никому не расскажет о странных ощущениях, охвативших ее, когда месяц назад она выходила из третьего кабинета; не расскажет о почти забытом чувстве, похожем на головокружение, которое она отгоняла от себя теперь, глядя на девочку. Она не станет вспоминать, как на мгновение потеряла бдительность, забыла про кровь, плоть и осколки костей, которые были сутью ее мира, и чуть не размечталась о возможном счастье. Она изгонит из памяти пальцы, осторожно собирающие осколки разбитого флакона с лекарством, и прощальную улыбку, смешанную с запахом антисептика. Едва различимый трепет, всколыхнувший сердце, когда Когти мельком заглянула в мир, отличный от ее повседневной жизни, был лишь следствием недолгого соприкосновения с другой реальностью, куда она даже не погрузилась целиком.
На ходу Когти достала из пакета персик и поднесла его к носу. Тонкая кожица, слегка румяная около ножки, на ощупь была бархатистой, но мягкий пушок не скрывал сладкого аромата, поглотившего горький привкус ее улыбки.
Безумный старик, примостившийся на высоком табурете перед рестораном, где подавали кровяную колбасу, уставился на нее, и Когти, повинуясь порыву, внезапно протянула ему персик. Чтобы никого
Оперативница протянула старику персик только потому, что фрукт был у нее в руке, когда их взгляды встретились, и ей стало неловко убирать персик обратно в пакет. Она опасалась, что старик может отказаться от ее дара, больше похожего на милостыню, но тот воззрился на персик, без слов взял его и тут же вонзил зубы в спелый фрукт. Кожица и мякоть лопнули под его редкими зубами, и Когти увидела, как идеальный маленький мирок разрушился в недрах рта старого безумца, по лицу и рукам которого потек сок.
Когти ощущала вкус персика, хотя сама и не попробовала его. Запах от сахарного липкого нектара был сладким до остроты и словно заключал в себе невидимую тайну ее сердца, которая прорастала наружу, как новый листок на дереве.
Глава четвертая
Мальчик только что вернулся из школы после факультативных занятий. Он изучал логику и философию, практиковался в написании эссе — все это помогало ему выработать лидерские качества и другие важные способности. Он доставал ключи, когда внутри дома раздался звук упавшего на стальную входную дверь тяжелого предмета. Потом нечто соскользнуло и с глухим ударом рухнуло на пол.
Мать мальчика уехала за границу на двухнедельную научную конференцию. Дома могла быть только их временная домработница. До переезда оставалась еще неделя. Неужели уже явились перевозчики и принялись двигать мебель и коробки? Вечером? Озадаченный мальчик уронил ключи, разбив сверкающий брелок со своими инициалами. На новой квартире надо будет установить электронный замок, подумал мальчик, а потом отпер и распахнул дверь. Та поддалась с трудом, словно к ней приставили тяжелую кадку.
Створка открылась только наполовину, и мальчик чуть не споткнулся о мертвое тело. Он уставился на голову своего отца. Глаза у того были открыты, но со лба по переносице несколькими струйками стекала кровь, капая на ноги мальчика и растекаясь по коридору из образующейся лужицы. В нос мальчику ударил металлический запах, но, несмотря на мелькнувшую в мозгу мысль: «Это кровь», он почему-то представил стекающий с горячих пышных блинчиков кленовый сироп, а не тошнотворный аромат смерти, обычно сопровождающий кровавую баню. Из-за этой неуместной ассоциации мальчик не убежал, а продолжал смотреть на мертвую голову отца, упавшую ему на ноги, словно в аллегорическом натюрморте ванитас [6] . Реальность осыпалась, как отмершие клетки кожи, бросая вызов законам логики, которые он изучал на школьных факультативах.
6
Жанр барочной живописи, призванный напомнить о неизбежности смерти.
Когда он наконец поднял голову, в квартире никого не было. Коридор в гостиную тянулся, словно язык мертвеца, а с противоположной стороны задувал вечерний ветерок. Тут мальчик услышал, как отодвигается дверь, ведущая из гостиной на террасу. Когда до него дошло, что открыл ее убийца отца, горячая струя мочи полилась вниз по брюкам мальчика в ботинки. Сообразив, что полиции может пригодиться, если он хотя бы издалека разглядит преступника, мальчик скинул голову отца с носка ботинка — чего не решался сделать до сих пор — и ринулся в гостиную.