Пенталогия «Хвак»

Санчес О.

— Когги, как насчет того дельца, что я тогда упоминал? Ну, во вторую нашу встречу, еще перед цирком?

Когори Тумару сделал вид, что вспоминает и не может вспомнить.

— Э-э-э… Поясни, о чем ты?

Санги Бо изнутри закусил губу, чтобы сохранить серьезный лик и не выдать себя улыбкой. Да, вот она, прочнейшая на свете чиновничья выучка: даже со старым другом, на ровном месте пытается играть в «кто выше». Кто напоминает — тот проситель, а кто запамятовал, за множеством важнейших государственных дел, тот вершитель.

— Забыл, сударь герцог? Тут у меня была к тебе смиренная просьбишка, можно сказать —

челобитная…

— Не дури, Санги.

— Дело касалось моего воспитанника и сына одного из твоих близких друзей, наших общих друзей, молодого князя Та-Микол…

— А! Да, я конечно же помню!..

— …которого я, приютив и воспитав до совершеннолетия его, привез к отцу, дабы вернуть некогда потерянного ребенка…

— Ну вспомнил я! Санги, что ты, в самом деле! Прекрати!

— … его родителям, светлейшему князю и светлейшей княгине Та-Микол. Дело же было подле военной ставки князя, в местах боевых действий, и двое твоих ратных сотрудников…

— Да!!! Боги меня раздери! Санги, не выставляй меня в дураки…

— …крепко мне помогли. Мне и юному Докари, и я пообещал обоим…

— Санги, хватит, устыдил. Санги, я — вспомнил. Более того, я приказал разыскать обоих — где бы то ни было, в столице ли, на рубежах — и доставить ко мне, сюда. Незадолго до твоего прихода мне доложили, что оба здесь, дожидаются в кордегардии, это в двух шагах. Кстати сказать, причины вызова не ведают, поэтому пребывают в некотором волнении. — Оба имперских стража и представить себе не могли, что давнишнее случайное общение с двумя дворянами, старым и молодым, и полученное от них обещание, в самом деле будет иметь какое-то продолжение в столице, в императорском Дворце, в логове у «Самого», то есть, в кабинете главы имперского сыска Когори Тумару, поэтому внезапный вызов под высочайшие очи привел их не «в некоторое волнение», а в сильнейшую тревогу, более похожую на предсмертный ужас. — Позвать их?

— Зови, конечно. Кстати, еще раз напомню: я обещал похлопотать за них перед тобою.

— Не разжевывай. — Когори Тумару вынул из ящичка маленький серебряный молоток и ударил им в серебряный гонг. — Эй, Суфахи, давай сюда тех двоих. И писарей сразу пригони, чтобы неподалеку и наготове были. С гербовыми свитками, с заклятьями, с сургучом, чтобы все как положено. Понял? Погоди… проверю, остались у меня пайзы?.. Есть пока. Ступай, живо!

У ратников имперского сыска свои правила и традиции, несколько отличные и от тех, что приняты в гвардии, и от тех, что бытуют в казармах дворцовой охраны, поэтому оба имперских стража просто вошли в кабинет, быстро и тихо, без крикливых рапортов, без парадного печатания шага… Вошли, безмолвно поклонились и вытянулись в струнку: впереди старший, с нашивками десятника, справа от него и позади на полшага — его подручный.

— Вот, сударь Санги, изволь обратить внимание на моих молодцов. Не могу утверждать, что они на голову выше остальных моих воинов, но — не хуже никого из них, ручаюсь! Это они?

Первые слова из уст высочайшего начальства — они самые важные, в них уже содержится самое сокровенное: худу быть?.. или радости?.. Радости! «Сам» вроде бы хвалит, стало быть, до казни и темницы далеко, уже — радость. Ох, как это хорошо… Ой, замечательно!

Оба стража по-прежнему стояли не шевелясь, однако глазами пожирали спину того, к кому обращался всесильный их начальник. Вон как он к незнакомцу… со всем уважением, на ты, как равному… Незнакомец развернулся, и оба стража мгновенно узнали в нем пожилого дворянина, встреченного ими там, на западных рубежах, с золотой пайзой высшего имперского пароля. Значит, не хвастал старик, действительно знаком с Самим!

Санги Бо также узнал обоих, но признал это не вдруг, а немного погодя, после того как подошел к ним вплотную, якобы вгляделся с прищуром… Он и Когги Тумару достаточно долго знакомы, чтобы понимать друг друга с полувзгляда и с намека на намек. Им для этого даже роли разучивать не надо, все как бы само собой идет, в разговоре…

— Они. Приветствую вас, судари. — Санги отвесил обоим легкий поклон, получив в ответ два, но поглубже. И повернулся к старому другу, восседающему за столом, в кресле, со свитком в левой руке.

— Старшего, если не ошибаюсь, зовут Тогучи Менс, а вот ваше имя, сударь, увы, запамятовал…

— Лаббори Вай его зовут. Родился на востоке, предки его из князей тамошних. Земляной Соли, по-моему. Так ли, воин?

Второй страж сделал шаг вперед и отрапортовал по-военному кратко, твердо, но — вполголоса:

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

И отступил на прежнее место.

— А первый, Тогучи Менс, тоже с востока, но гораздо ближе к нам. И этот — также дворянин хорошего рода. Оба женаты, оба с детьми. Первому семьдесят, второму сорок. Так что они там натворили, сударь Санги?

— Я ведь уже докладывал твоему высокопревосходительству, но вкратце повторю: они там, на местах боевых действий, толково и усердно помогли мне, нам с юным князем Докари, найти его отца, старого князя Докари, главнокомандующего. И охраняли его, пока я вел переговоры. Проявили при всем этом — и отчетливо проявили — ум, выдержку, несуетность и гибкость. Ну и, само собой, все это — в пределах имперской присяги, а не ей поперек. Отвагу не проверял, до боев дело не дошло, но оно, быть может, и к лучшему. Я пообещал, что не забуду оказанной ими услуги и ныне весьма рассчитываю, при положительном содействии, разумеется, твоего высокопревосходительства, слово свое сдержать.

Когори Тумару с важностью кивнул и заерзал, заворочался, полез, неуклюже гремя креслом, из-за громадного стола. Если бы Санги Бо своими глазами только что не видел, как ловко может двигаться широченный и грузный глава имперского сыска, он бы наверное, поверил и в медлительность его, и в неуклюжесть… Да нет, все равно бы не поверил. Но — убедительно действует Когги, не придраться! «Не следует всуе показывать полною мерой — на что способны руки твои, ноги твои, глава твоя»… Помнит Когги древние заветы времен Аламагана, воин по-прежнему.

— Что можете добавить к вышесказанному и услышанному, ребята? А?..

Стражи стояли навытяжку и молча, не поддаваясь на благодушный вопрос начальника. Но глаза у обоих горели, нагрудные галуны по левой стороне камзолов мелко подпрыгивали! И сорок лет, и даже семьдесят — это еще далеко не старость, но самое время, чтобы заключить удачу в крепкие объятия. Ибо еще древними сказано: «На свете нет ничего своевременнее удачи!»

— Тогучи, подтверждаешь?

— Так точно, ваше высокопревосходительство! Присяге не изменяли!