Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
— Нет.
— Если бы я не чуял изнутри твоей простоты, повелитель, я бы счел, что ты изволишь издеваться над своим верным слугою. Богиня Погоды. Тигут не самая сильная из богинь, однако, и не демон. Понимаешь теперь?
— А-а. Ну, меня научи, я разгоню, мне на нее плевать.
— Тем не менее, пока не ты на нее, а она на нас это самое… Я бы научил… и научу, повелитель, я не отказываюсь, но смертному здесь не обойтись одним-двумя-тремя заклинаниями. И четырьмя. Пока научишься — не дождь, снег выпадет. Давай, просто переждем непогоду? Или повели, я выполню приказ, куда деваться… Но лучше не вели.
— Тогда я позавтракаю пока, а там посмотрим.
Хвак
— Я же говорю, повелитель: в три слоя тучи, одни усохли — другие прибежали.
— У нас в деревне так говорили: Тигут их доит, а они мычат! Слышишь — гром? А когда молния — то это она их колотит, чтобы лучше доились. Пойдем.
— А… то есть… куда пойдем, повелитель?
— Наружу, пещеру твою искать, секиру искать. Ты что, не помнишь, зачем мы сюда явились? Вот бы в этой пещере была секира, а Джога? Случаем, не в этой ли она?
— Нет, повелитель. Не хотел тебя заранее огорчать, но… То есть, все в порядке: секира здесь, в горе, на месте, однако — чуть повыше. Это нам туда брести и брести, пыхтя и обливаясь потом, пока до нужной пещеры не дойдем. Но в дождь-то зачем?
— Ну, а что? Портки я теперь сушить умею, сапоги с портянками тоже. Скучно ведь — так-то без толку сидеть! Встали, Джога. У-у-у-ух, за шиворот, да холодная!
И Хвак пошел, сопя и пыхтя, попеременно дрожа от липкого холода и жарко потея от усилий на ледяном дожде, то и дело поскальзываясь на извивах тропки, которую подсказал ему демон Джога, вверх, к заветной пещере. Непогода разогнала по укрывищам окрестную живность, всю, способную хоть как-то понимать сущее, от людей и оборотней до комаров и ящериц, поэтому вечно голодному демону Камихаю выбирать особо не пришлось: дальним-предальним чутьем ощутил он человечинку и теперь он мчался во весь дух, огибая с севера необъятные склоны Шапки Бога, огромной горы, которую он за долгие тысячелетия привык считать своею. Вероятно, гора тоже считала его чем-то вроде прирученной блохи, но ее никто и никогда об этом не спрашивал, а она от сотворения своего была настолько молчалива, что даже от бесед с богами уклонялась. Разве только самый могучий и самый ленивый из всех бессмертных, бог Вараман, невесть по какой прихоти покинувший свои океанские владения и побывавший у нее в гостях, попытался однажды разговорить гору, но и для него не вышло ничего внятного: Шапка Бога заворочалась, заворчала, выдохнула из себя глубинный пепельный жар… И все. И вновь смолкла. Только и понял Вараман, что гора услышала его, согласилась принять на хранение безделицу, секиру, которую Вараман ковал, ковал, несколько лет подряд… Зачем он это делал — и сам потом забыл, вероятно от скуки, но пользоваться ею оказалось негде, выбросить или сломать — жалко, пусть в надежном месте полежит, авось потом пригодится, для каких-нибудь нужд… Так и не пригодилась ни разу.
Горного демона Камихая Хвак и Джога почувствовали одновременно: вот он, за скалой притаился, там, где тропа круто поворачивает направо. Хвак был еще очень неопытен в магических делах, но и он ощутил, насколько велика и люта демоническая мощь затаившейся в скалах нечисти. И вот он, демон Камихай: серый и уродливый, словно сахиру с цуцырем скрестили, ростом на локоть выше Хвака…
— Мог и выше предстать, — подсказал в его голове Джога, — но он голоден, ему хочется, чтобы пищи было побольше…
Хвак понимающе кивнул, ибо еще по деревенским сказкам знал повадки нечисти: в каком облике добыл демон добычу, в таком и сожрать ее должен. Если, скажем, вырос при помощи магии до размеров тургуна, то воевать легче, а насытиться труднее, и наоборот… Но все равно: шесть локтей росту, да еще такой широченный, да еще демон… Хвак струхнул не на шутку и решил не искушать судьбу…
— Покажись ему, Джога!
— С удовольствием, повелитель… Эй ты, рыло! Слышишь ли меня?
Надвигался демон быстро, шел на задних лапах, как на ногах, руки-лапы растопырены, из уголков широченной пасти струится какая-то слизь… Шел — и как споткнулся, услышав хриплый, с привизгами, голос!
— Ы-ы… Джога!
— Великий Джога.
— Да, великий Джога! Слышу. Это ты, да?
— Ну, надо же, повелитель? А я-то все некоторых людей в тупицах числю, в то время как они в сравнении вот с этим вот бурдюком воистину мыслители… Что встал? Камихай? Ну-ка, почесал прочь отсюда, не то лапы пообрываю, придется ушами по почве грести! Ты еще здесь???
Демон Камихай словно бы сгорбился и попытался поглубже втянуть в плечи круглую башку. Он даже начал было убегать, но вдруг замер и опять развернулся.
— А почему ты слабый, Джога?
— Что значит — слабый, тварь!? Таких как ты мне сотня на один завтрак понадобится! А-ха-хахааа! Да как ты посмел…
Если бы Хваку самому довелось орать, он бы никогда не смог визжать и хрипеть так громко — аж мелкие камешки кое-где со скалы посыпались. Но Камихай смелел прямо на глазах — вон уже и голова из плеч наружу полезла…
— Ы-ы… Джогу все знают, ты бы уже меня порвал, будь ты в силе… А ты не смог… Ы-ы… Еда. Джога — еда… Я тебя съем, Джога и поглощу остатки мощи твоей и стану еще сильнее, потому что ты был сильномогучим демоном, а в этом человеческом теле много мяса и жира. Съем.
— Повелитель, позволь!!! — заорал Джога, и на этот раз от его крика посыпались со скалы уже не мелкие камешки, размером едва ли не с пыль, но увесистые каменюги в половину локтя шириною. — Не пяться, повелитель, но развяжи мои силы хотя бы на несколько мгновений! Я порву… я разорву… я разотру эту каменную слякоть на семьсот тридцать четыре тысячи вонючих камихаевых ошметков! Молю тебя, повелитель!!!
— Ы-ы-хы-ы… Боги, видать, низвергли тебя, отняли могущество. Съем. Хочу съесть Джогу! Вкусно мне будет!
— Прочь, прочь, тварюга!!! Повелитель, умоляю, дозволь!..
Хвак перестал пятиться перед отвратительным демоном и упрямо помотал головой. Пальцы сами нащупали секиру на поясе, Хвак вспомнил прием, который показал ему Снег: секира с хищным ликованием разрубила воздух и впилась в Камихая, поперек его живота. Удар был точен и очень силен, однако это была всего лишь простая человеческая секира, выкованная без должного мастерства и укрепляющих заклятий: ее лезвие, прежде чем разлететься на куски, успело отсечь или отщепить от Камихая изрядный ломоть его мясной плоти, более напоминающий видом темно-серый, весь слизявый, и, вдобавок, предельно вонючий булыжник. Камихай пошатнулся и замер, озадаченный отпором с неожиданной стороны, а Хвак остался совершенно безоружен, если не считать узкого ножа за голенищем. Но что этот нож — таким и кабана толком не зарежешь… разве что с десятого пырка… А тут этот… Камихай…