Пепел Асгарда
Шрифт:
– Райна! Слушай меня, слушай хорошо. В это мне придётся вложить всё, что есть, – Один бросал слова отрывисто и быстро. – Слейпнир вынесет. Если я всё сделал правильно – мы окажемся у самых врат, там, где кончается дорога мёртвых богов. Нам бы только пройти их – и всё. Там никто гнаться уже не будет.
– А как мы их пройдём? Что нужно делать?
– Смотреть, чтобы я не свалился с седла. Мы вплывём во врата вместе с рекой мёртвых, вот и всё.
– Но, повелитель… мы же живые!
– Когда я давал Хель власть над страной усопших, я делал это не просто так. Кое-что ещё помню, – Один свободной рукой коснулся лба. – Для владений Демогоргона мы тоже станем мертвы. Неотличимы от тех, кого приносит сюда течением.
– Мертвы? – вздрогнула валькирия. Время не было властно над ней, но становиться неживой, чтобы обмануть стражу Демогоргона, могло напугать даже её.
– Мертвы, – мрачно кивнул Отец Богов. – Дорога, которой мы прошли… ты, наверное, ощутила, – по ней шли Древние, отнюдь не только лишь погибшие асы и асиньи. Я тоже смотрел и слушал, Райна. Мы рискуем, всё должно было обернуться совсем не так, но иного пути я не вижу. Что это за земли или мир, мне неведомо, однако он уводит нас от владений Соборного Духа, а не приближает.
– Не приближает, – кивнул и Яргохор.
– Гибельно опасно, – брови Скьёльда страдальчески поднялись, голос подрагивал, – но великий бог прав. Иного выхода нет. И даже мне не провести нас обратно. Поистине, твоя рунная магия могущественна по-прежнему, всемогущий Древний.
– Не надо лести, сын Скримира.
– Разве я бы осмелился, великий бог!
– Довольно слов. Фенрир! Держись поблизости. Райна, смотри за мулами.
Белый тигр прижался головой к боку валькирии, тихонько взмякнул. Райна опустила руку, почесала его меж ушами.
– Тебе тоже страшно? Ничего. Повелитель приведёт нас куда нужно. Ему надо верить. Так, как я.
Барра, похоже, был совершенно согласен.
– Готово! – каркнул Один, резко опуская альвийский меч.
Руны ожили, зазмеились, искрясь снежно-белым. Извив за извивом, зигзаг за зигзагом, росчерк за росчерком, они поднимались в небеса, мерцали, угасали, вспыхивали вновь, и Райна ощутила, как ледяной липкий холод проникает ей до самых костей.
Каждый вдох давался с трудом – ноздри слово заполнили мельчайшие капли, перехватывая горло. Казалось, в неё вползает чужое, отвратительное и склизское существо; Райна едва подавила рвоту.
– Терпи! – донёсся хриплый вскрик Одина.
Земля под ногами закружилась, тело обретало пугающую, неестественную лёгкость; мир вокруг исчезал, его заполняли серые сдвигающиеся стены; перед валькирией замаячил длинный изгибающийся тоннель, в дальнем конце сиял неяркий свет.
Незримое, но сильное течение подхватило воительницу, повлекло вперёд, и она ощутила – противостоять ему невозможно, это поистине последняя дорога и последний путь. Холод пробирался всё глубже, чувства гасли, и откуда-то из самых глубоких глубин поднималось отчаяние, беспредельное и безраздельное – отчаяние человеческого существа, кем когда-то была её мать.
– Мама! – вырвалось у воительницы.
Она тоже прошла этой дорогой. Дала жизнь бессмертной дочери, приняв семя Владыки Асгарда, подарила ему валькирию, а сама ушла.
Ушла сюда, к Демогоргону.
«Так, может, – обожгла мысль, – удастся вернуть и её? Почему ожить должны только асы с асиньями?»
Она не успела додумать до конца. Слепящий свет мчал на неё всё стремительнее, приближаясь с каждым мгновением. И, когда она провалилась в него, когда холодное пламя поглотило её без остатка, валькирия закричала.
– Мама!
…Леденящий холод не отступал, на ресницах и бровях валькирии уже, кажется, висели сосульки. Попыталась их смахнуть и едва сумела пошевелить рукой. Тело не желало слушаться – и было от чего.
Серое пространство вокруг, ни верха, ни низа, нет и земной тяги. Одежда, оружие, кожа, волосы – всё утратило цвет, всё сделалось однообразно серым. И вокруг Райны, со всех сторон, насколько мог окинуть глаз, вперёд, обгоняя её, текли смутные, размытые светло-серые туманные силуэты. Чем-то они походили на те, что вёл по Гнипахеллиру Яргохор, только ещё более неоформленные, имеющие ещё меньше различимых черт; и всех их несло к сияющей жемчужным огнём исполинской арке.
Райна не смогла бы сказать, насколько велика эта арка, но определение «подпирающая небеса» оказалось бы слишком слабым. Нет, арка не подпирала небеса, она сама была небесами, она вздымалась в такую высь, что перехватывало дух и разум отказывался воспринять увиденное.
Арку было не измерить в лигах. Ни в сотнях их, ни в тысячах – целые миры легко прошли бы сквозь неё. Никакой взор, неважно, смертного или бессмертного, не смог бы охватить её разом, никакой разум не смог бы осмыслить увиденное – однако сейчас Райна как раз видела и сознавала всё.
Маленькое преимущество мёртвых.
Врата вечности широко распахивались перед воительницей, домен Духа Соборной Души, куда нет дороги облечённым плотью и куда они, несмотря ни на что, пытались прорваться. Не думая о последствиях и не гадая, как это отразится на пресловутых «весах».
– Мама… – в третий и последний раз прошептала воительница, за миг до того, как незримые створки сомкнулись за ней.
Интерлюдия 10
– Вы всё поняли? Ты, Рирдаин? Ты, Друнгар?
– Да, Аэтерос. Позиция наша крепка. Кристаллы расставлены, якоря надёжны. Мы готовы.
– Помните, вы должны удержаться. Никаких отступлений. Только если лопнут кристаллы второго круга. Но как только они лопнут – вы уйдёте через круг третий. И вот тут уже мой строжайший приказ будет – никаких геройств. Сперва никаких отступлений – а потом никаких геройств. Что тебе непонятно, Рирдаин?
– Аэтерос, но… как же так… если мы должны потом отступить…
– Отступить вы обязаны лишь в самом крайнем случае. Когда первые две линии будут прорваны, тогда и только тогда. Гораздо важнее, чтобы все кристаллы, что записывают магические возмущения, остались бы целы. Впрочем, жертвовать ради них жизнями я запрещаю тоже. Помните, что на нашей войне гораздо проще переиграть единичную неудачу, чем восполнить потери в ваших рядах. Всё ясно? Друнгар? Рирдаин? И вы, разумеется, помните о соколе, когда его надо будет выпустить?