Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— Или два меча, — заметила Хасми.
— Меч у вас будет только один, — отрезал Лук. — Свой я не дам.
— Так мы… — поняла Хасми.
— Уходим в разные стороны, — сказал Лук. — Думаю, что вам лучше идти в сторону Хилана, там сейчас спокойнее должно быть. А то, может быть, и в Зене стоит остаться. Переселитесь в гостиницу в центре, потратите немного монет, зато переждете. А там уж присмотритесь, что творится, или вернетесь в этот домик, или купите лодчонку. Из Харка отличный рыбак получился, а попробовала бы ты, как он коптит сомиков!
— А вы? — нахмурилась Хасми.
— Поведем его прочь от города, — бросил, окидывая комнату взглядом, Лук. — По дороге что-нибудь придумаем.
Нега ойкнула и забегала по комнате.
— Пойдем сейчас на юг, в сторону Хурная, — сказал Лук. — На тракте южнее Зены есть деревенька, я там как-то лопату покупал. В деревеньке имеется трактир. Не слишком большой, но с народом. Переждем там ночь, а дальше будет видно. И не спорьте. Я не смогу опекать троих.
— Эх! — стиснула зубы Хасми. — Мне бы лук, я бы не нуждалась в опеке!
— Глупости, — не согласился Лук. — Ты же лучше прочих знаешь, что слуги Хозяина леса стрел не боятся.
— А ты знаешь, чего они боятся? — спросила Хасми.
— Ничего, — ответил Лук, рассматривая каменный нож. — Им нечем бояться.
Неладное Лук почувствовал после полудня. Холод постепенно улетучился, солнце палило жарко, мерцало пятном чуть ли не над головой. Нега шагала рядом, и даже принялась понемногу улыбаться, когда стало ясно, что деревеньке давно уже было пора появиться перед глазами. Лук остановился.
— Что? — встревожилась Нега.
— Ты видишь вон тот перелесок? — спросил Лук.
— Да, — прошептала Нега. — Ты сказал, что за ним должна быть деревенька.
— Давно сказал? — Лук медленно оглядывался.
— Да уж часа как два, — испуганно приложила ладонь к губам Нега.
— А до него всего пара лиг, — заметил Лук и сказал ей почти спокойно: — Надо было сразу догадаться. Мы в паутине.
— Я не поняла. — Нега обернулась, обхватила себя за плечи.
— Послушай… — Лук потянул из ножен меч, перехватил удобнее каменный нож, который не выпускал из кулака с тех пор, как вышел из дома. — Птицы замолчали. И холод, который меня преследовал, улетучился как-то быстро. И эта дорога. Мы в паутине, Нега. Он оказался сильнее. Или хитрее. Или я слабый самонадеянный дурак!
Лук закричал и махнул мечом. Тот свистнул в воздухе и воткнулся в траву. Лук развернулся и рубанул мечом что-то, что было у него за спиной. Ничего. Только свист.
— Подожди, — пытаясь сдержать слезы, тихо проговорила Нега. — А если мы побежим? Мы просто шли. Мы медленно шли. Поэтому не дошли. А если мы побежим, то добежим до этого перелеска, а за ним та деревенька и трактир, ведь ты говорил же…
— Нега, — прошептал Лук и попытался шагнуть к ней, потому что ему вдруг показалось, что лицо ее вдруг стало белым, бескровным. Он дернулся, но не смог двинуться с места, словно тысячи нитей удерживали его. — Нега, — повторил Лук, хотя рот его был чем-то забит и смотреть что-то мешало, но он разглядел, что и глаза у Неги странно остановились, они были не живые, мертвые. Глаза у нее были мертвые, остановившиеся. Они не смотрели. Не смотрели на него. Они просто были открыты. И лицо белое. И глаза. И лицо. И голова подрагивала, как будто кто-то тряс ее, подрагивала, но не наклонялась, словно что-то удерживало ее. А потом она дрогнула сильнее, платье на ней затрещало и прорвалось на груди. И оттуда, из разверстой плоти, показались уродливые пальцы с когтями-крюками и потащили за собой рвущуюся на кровавые нити плоть…
— Нож отдай, — раздался тихий, но страшный полуголос-полусвист.
Лук стоял, но стоял не
— Нож отдай.
Лук потерял сознание. Когда он открыл глаза, то вновь увидел Хаппараиджу. Только некуманза уже не было за его спиной. И тела Неги не было. В траве белели кости. Птицы пели над головой. Ветер дул. Теплый ветер. Или он казался теплым на фоне того холода, что захлестывал Лука с головы до ног. Пальцы некуманза, которые продолжали держать его, казались вырубленными из камня. Или выкованными из железа. «Синяки будут на руках», — безжизненно подумал Лук.
— Нож отдай, — повторил Хаппараиджа. — Быстро умрешь. Не отдашь — медленно. Будем есть начиная с ног.
«Зачем им нож?» — отчего-то почти равнодушно подумал Лук и чуть изогнулся, скосил глаза вниз. Он был закутан в паутину. Плотно закутан. Меч оставался в ножнах. Нож оставался в руке, но рука была накрепко прикручена к груди. Так прикручена, что нож упирался лезвием в живот. Упирался в живот почти острием, вся рука вместе с ножом была притянута так, что отнять ее от живота не было никакой возможности. Его держали только для того, чтобы он стоял и видел. Видел Хаппараиджу, видел кости. Вымазанный в крови серебряный браслет клана Сурна.
— Нож отдай, — сказал Хаппараиджа и распахнул, сбросил балахон.
Там, под балахоном, Лук увидел отвратительное. Огромные, длинные руки и такие же ноги были аккуратно сложены так, что локти и колени соприкасались где-то в области живота, но за коленями и локтями скрывалось что-то ужасное, черное, нечеловеческое, которое нельзя было даже ненавидеть, как нельзя ненавидеть дикого зверя, который рвет твою плоть, потому что он не человек, а зверь, который всего лишь жрет.
— Нож отдай, — не разгибая ног и рук, сделал шаг вперед Хаппараиджа.
От отвращения Лук закрыл глаза и увидел. Увидел паутину, тонкую паутину, которая не только спутывала его по рукам и по ногам, но и которая тянулась вокруг. Лежала содранным, вымазанным в крови и разодранным в клочья коконом над костями, опутывала некуманза, уходила прочными нитями к рукам, ногам, лицу Хаппараиджи, которое и в самом деле было похоже на лицо, разве только глаза чудовища были провалены внутрь да губы чуть подрагивали, как подрагивает на сковороде мягкая лепешка.
— Нож отдай, — сделал еще один шаг и дохнул на Лука зловонием Хаппараиджа.
И тогда Лук воткнул нож в собственный живот. Он удобно лежал в ладони. Жалко, что упирался в живот не острием, а режущей кромкой, поэтому пришлось изо всех сил напрячься, чтобы выиграть толику свободы, немного, только лишь на толщину пальца, и, уже потом под равнодушный смешок Хаппараиджи, раздирая кожу, выправить нож и вдавить острие в собственный живот.
Рукоять нагрелась мгновенно, но не обожгла, и лезвие не обожгло, хотя Лук ждал боли, огненной боли в животе, боли, которая могла бы унести его с этого луга куда-то далеко, в Пустоту, куда уже отправилась без него Нега. Но вместо огненной боли в животе на нем засаднил глубокий порез, а пламя метнулось по груди, по бокам, опалило волосы и вдруг побежало огненными языками к некуманза, к костям и к Хаппараидже. Чудовище вздрогнуло, затряслось, засвистело, но в следующее мгновение оно уже пылало, и выстрелившие перед ним когти-крюки не достали Лука и втянулись в пламя. А Лук уже выхватил меч и рубил, рубил, рубил стрекочущую мерзость, пока от нее не осталось мокрое грязное пятно с крошевом костей.