Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
Старик радовался возвращению Лука, как ребенок, тем более что тот не обманул ожиданий старшины порта и принес не только хлеб и вино, но и копченый окорок, засахаренные фрукты, ореховое масло и полкорзины спелых яблок. Перекусив со стариком и даже пригубив вина, Лук отправился спать. Заснул он не сразу. Хотя плеск моря баюкал его и свежий ветер залетал в комнату через приоткрытую дверь, все-таки жара не давала уснуть. Но усталость взяла свое, и Лук стал засыпать. Сквозь сон он продолжал перебирать в голове все, что сделал за день, и думал, думал, думал о том, удастся ему задуманное или нет.
Он проснулся за полночь. Старик задавал в своей каморке храпака. Лук, удивляясь блеску ночной волны, искупался, снова перекусил, натянул темный хурнайский длинный халат, нацепил меч, сунул в поясную сумку моток бечевы, веревку с кошкой, бутыль воды и отправился в город. Фонари кое-где горели, но небо было облачным, и кромешной тьмы закоулков и теней хватало, чтобы пересечь из конца в конец весь город. Через час он уже был на портовой площади, долго стоял в тени одного из балаганов, но, кроме двух стражников, которые понемногу уговаривали мех вина в десяти шагах от нужного ему места, никого не заметил.
Лук обошел их сзади. Неслышно набросил петлю бечевы на основание уже почти остывшей печи, после чего присыпал бечеву пылью и вывел свободный конец внутрь колонны. Где-то в отдалении послышалась трещотка ночного сторожа. Лук осторожно коснулся плетеной колонны и под очередные пьяные возгласы парочки стражников нырнул между толстыми прутьями внутрь ее. Там ему предстояло провести несколько часов.
Первые соглядатаи появились с первыми лучами солнца. Они потоптались у колонны, у печи и начали занимать места на площади. Кто-то притулился у балагана, кто-то присел на пока еще не занятые детворой качели, кто-то подпер строения потешного замка. Затем появились торговцы, зачиркал огнивом у печи рыбник, начали разворачивать балаганы артисты. В девять часов появились первые покупатели и зеваки, а к десяти площадь уже была запружена народом.
Лала появилась ровно в десять. Через щель в тростниковой вязке Лук разглядел ее издали. За нею шли провожатые. Их было четверо, и одним из них оказался Тарп. Провожатые стали в отдалении, Лук зажмурился и понял, что в сию секунду за дочерью хиланского кузнеца наблюдают не менее двадцати пар глаз. Лала подошла к колонне, прижалась к ней спиной и напряженным, затравленным шепотом начала считать:
— Один, два, три…
— Не вздрагивай и продолжай считать, — прошипел ей Лук в ухо.
Она все-таки вздрогнула, но сообразила, прижала ладони к щекам, медленно опустила руки.
— Считай и отвечай мне так, будто ты считаешь, — продолжал шептать Лук.
— Поняла… семь, восемь… — чеканила вполголоса Лала.
— Где Харас?
— В доме… двенадцать, тринадцать… — Лала всхлипнула. — Его били. И бьют. Он много раз пытался убежать. Вместе со мной. Он не хотел никого выдавать… пятнадцать, шестнадцать… Но они начали пытать меня.
— Он никого не выдал, — отрезал Лук. — Слушай внимательно. Сейчас ты сделаешь то, что я написал в записке.
— Они знают… двадцать два, двадцать три… — прошептана Лала.
— Пусть знают, — усмехнулся Лук. — Досчитаешь до трех сотен и пойдешь к дому Хуш. Есть монета?
— Да… тридцать пять, тридцать шесть…
— Бросишь монету и так же отсчитаешь до трехсот, потом иди домой. Можешь все рассказать своим преследователям. Даже точно расскажи все. И то, что я был внутри колонны. Я успею уйти. Должен успеть. Только не говори им, что я просил тебя рассказать обо всем. Сошлись на испуг, на усталость.
— Почему? — не поняла Лала. — …Сорок восемь, сорок девять…
— Я хочу спасти вас, — ответил Лук. — Скажешь им, что я просил тебя и Хараса обязательно быть в полдень у пятого пирса. Да, у того, где стоят корабли из Туварсы. Скажешь, что я пообещал увезти вас из Хурная.
— Но ты увезешь нас? — с надеждой спросила Лала. — Шестьдесят один, шестьдесят два…
— Обязательно, — прошептал Лук. — Пусть даже за тобой и за Харасом будут идти двадцать соглядатаев. Главное, передай Харасу, что я виню себя за ту шалость. Очень виню. И передай, что я все знаю. Или почти все. Скажи, что я люблю его. Как брата люблю.
— Он хотел убить себя, — всхлипнула Лала. — Девяносто, девяносто один… Он почти все время связан.
— И вот еще, последнее, — продолжил Лук. — Передай Харасу, что я выйду к вам, если вы будете идти, держась за руки. Очень крепко держась. Так крепко, чтобы ваши ладони не разжались, что бы ни произошло. Поняла?
— Поняла, — кивнула Лала.
Она досчитала до трехсот и медленно двинулась к дому Хуш. И почти все соглядатаи двинулись за ней. Но Лук не мог медлить. Он выждал момент и дернул за бечеву. Дородный кессарец споткнулся о нее и под громкий хохот толпы растянулся в площадной пыли, раздавив собственным пузом только что купленного сома. Печь сдвинулась с места, осыпая углями очередь лакомок. С визгом бросились в стороны хурнайские хозяйки. Одно мгновение потребовалось оставшимся соглядатаям, чтобы разглядеть, что же там случилось с ненасытным увальнем и печью, и этого мгновения хватило Луку, чтобы улизнуть из укрытия. Через пять минут он уже поднимался быстрым шагом по портовой улице, а еще через полчаса сидел за столиком дорогого трактира в нескольких кварталах от укрытия Хараса и Лалы.
Он вышел из трактира в ту самую минуту, когда в конце улицы показались Харас и Лала. Они держались за руки, хотя Харас переставлял ноги с трудом. Лук прошагал по мостовой мимо пары лавок и вошел в лавку гончара, где почти сразу споткнулся о внушительный кувшин, который развалился на несколько кусков. Гончар было поднял крик, но Лук тут же прижал руки к груди, высыпал из кошелька на стойку горсть медных монет и начал их пересчитывать. Он перестал изображать пьяного в тот миг, когда за окном появилась тень Хараса и Лалы. Соглядатаи шли за ними в трех шагах, и их было никак не меньше полудюжины. Лук шагнул к дверям, поймал Хараса за руку и дернул его внутрь гончарной лавки. Брат держал Лалу крепко. Девчонка влетела вслед за ним, как рыба, попавшая на крючок. Лук мгновенно закрыл дверь, задвинул щеколду и мимо оторопевшего гончара потащил парочку в коридор. Гончар попытался что-то крикнуть, но в наружную дверь замолотили кулаками, зазвенело разбитое стекло. В коридоре было полутемно, слабый свет падал только из узкого оконца над дверью. Лук задвинул засов, поймал измученный, вопросительный взгляд Хараса и только мотнул головой: «Потом», — сбросил на пол несколько кувшинов, вытащил из тайника хурнайские халаты и платки.
— Надевать на ходу, быстро.
Лала зарыдала.
— Потом! — повысил голос Лук.
Во дворе он прикрыл наружную дверь, накинул засов, вставил в ушко запора подобранную на стойке гончара подкову, которая так и не принесла тому счастья, посмотрел на пару.
— За мной. Повторять то, что делаю я. Не смотреть по сторонам. Ни о чем не говорить. Ни о чем не спрашивать. Все потом.
Укромная дверка в обход постирочного зала никуда не исчезла. Лук проник в затхлый коридор, выдернул из корзины какое-то тряпье, кивнул на него спутникам и толкнул дверь на улицу. Если погоня и продолжала запаздывать, то теперь она делала это неслышно. Зато торговля на следующей улице была в самом разгаре, и троица в хурнайских халатах и наброшенных на плечи платках казалась не ярмарочными ряжеными, а обычными горожанами, слегка приодевшимися к праздничному выходу в город. Замедлив шаг, чтобы не выделяться из толпы, Лук подошел к темному тупику, оглянулся. Старшина хиланской стражи прогуливался в отдалении.