Пепел богов. Трилогия

Малицкий Сергей Вацлавович

— Выходит, Истарк? — с некоторым удивлением прошептал Кай.

— Вот и насест, — послышался от входа голос начальника стражи. — А курочка улетела уже. И клеевар куда-то запропастился. Что скажешь, Алпа? Выяснила уже, что это за птичка могла быть? И что у нас в бочках?

Вслед за этим послышался звук рвоты, а затем спокойный, очень спокойный голос Каттими:

— Лошадок жалко.

Все повторилось. Тень. Быстрая тень. Сейчас. Сию секунду должна была пронзить горло Каттими. Вспороть ей гортань. Вышибить из прекрасного тела голос, взгляд, вдох, жест. Уничтожить. Сейчас. И, еще не видя, откуда исходит опасность, но чувствуя ее направление, Кай шагнул в сторону. Успел разглядеть среди лошадиных потрохов блеск арбалета и блеск лысины Шехура, взметнул ружье и разнес голову старику вдребезги. Только короткая стальная стрела уже вонзилась охотнику в грудь.

Он пришел в себя не от боли, а от слез Каттими. И странное дело, верно, только что бывшие горькими, слезы ее тут же обратились в слезы счастья. Кай попытался вздохнуть и понял, что его мучения не заканчиваются. В правом легком что-то клокотало и всхлипывало. Но боли не было. Она словно заплутала, не нашла нужную ей половину тела охотника. Половину груди так уж точно.

— Алпа сразу сказала, что только к Пере. Похоже, что она тут единственная, кто что-то может. Ты должен ее помнить, она, кстати, одна только и разглядела твой меч. Еще на дозоре у ворот. Страшная на вид старуха, а так-то ничего. Только молчит все время. Тебя этот Шехур насквозь проткнул своей стрелой. Я знаю, знаю, что он в меня целил. А ты его все равно убил. И десять золотых наши. Вот… — Кай услышал звон. — Алпа сразу запретила трогать стрелу, а потом Пера все сделала и боль сняла. Сказала, что еще неделю ты вовсе своей груди чувствовать не будешь. И еще сказала, чтобы дышал ты медленно, не торопясь. И чтобы не чихал и не кашлял. Она просто чудо сотворила, я видела, как воины, раненные, как ты, захлебывались кровью. Чудо.

Кай с трудом, словно на них давили тяжелые хиланские медяки, шевельнул веками. Он лежал в низкой, но чистой комнатушке, в которой, судя по свежести, было открыто окно, и более того, за окном слышался шум волн. Охотник повернул голову, увидел большой, потемневший от времени стол, лавки, ниши в стенах с множеством горшков и горшочков, пучки трав, мешочки, какие-то корзины, небольшой камин с тлеющими углями, поймал глазами расплывающееся, мокрое от слез лицо Каттими.

— Она сказала, что жить будешь, только если и дальше беречься не станешь, то шрамы на твоем теле вторым слоем пойдут. А начальник стражи приказал все там сжечь. И птицу эту так и не нашли. А Наххан героем ходит, словно это он гнездо нечисти нашел. И вроде бы трех рыбаков поймали, которые бочки вылавливали, но никого больше, все отобранные давно в лес ушли. По деревням говорят, что это они озоровали за городом, а кто-то и на крылатого сбрасывает слухи. Алпа нашла его имя в свитках, это один из ловчих Пустоты — его Пангариджей кличут. Он вроде как из тех, кто призывает служить ей.

— Пить, — попросил охотник, принял дрожащими руками кубок, опустошил его за секунды. — Еще.

— Опять? — помрачнела Каттими.

— Сколько я уже здесь? — спросил Кай, поймав ее за ладонь.

— Третий день, — прошептала девчонка, готовясь снова исторгнуть потоки слез. — Третий день уже как. В полдень тебя сюда принесли, начальник стражи приказал бегом тебя тащить, я думала, растрясут. Домик Перы-то у самой воды, над портом. Тут целая улица в скале выдолблена. Потом она тебя пользовала разными снадобьями до утра, и еще два дня прошли. Что ж получается? Три ночи ты здесь, а день с полудня уже четвертый пойдет. Да ты не волнуйся, Наххан для нас расстарался. Договорился, за свои монеты договорился, ждет нас в порту кораблик хурнайский. Ждет и еще подождет. Тебя ж тут все спасителем числят. Вспомнили и твои прошлые подвиги. А кораблик идет на Хурнай через Ак. Так что, если что, мы и без лошадей обойдемся. А Пера скоро придет. Она за водой пошла. Я сама хотела пойти, а она сказала, что ты должен в себя прийти, нечего больного старушечьей рожей пугать.

— Ничего, — прошептал Кай. — Я пуганый.

— Ой ли? — раздался от низкой двери скрипучий голос.

Все в том же колпаке, перехваченном сверху платком, и в том же жилете в комнатушку вошла старуха. Она поставила на стол ведро, сбросила с плеч жилет, стянула платок, колпак, показав короткие седые волосы, подстриженные, как их стригут мугаи в Гиблых землях, — кромкой вдоль уха прямо без виска ко лбу и ко второму уху так же, нигде не оставляя длиннее, чем на палец, ровно настолько, чтобы ухватить. Только сзади хоть и обрезано, но чуть длиннее, как загривок у гиенской лошади. Не по моде, а по удобству. Каждый стрижет себя сам, глядя в мутное медное или, если повезет, стеклянное зеркальце. У мугаев считалось плохой приметой, если кто-то другой стрижет тебя. И главное, волосы сжечь, все без остатка.

Все это мгновенно промелькнуло в голове Кая, как и то, что никакая Пера не старуха, потому как слишком крепка для старухи, да и не Пера она. Он тут же вспомнил тот самый сон и представил Сурну — если кто-то и был ее пеплом, то только Пера.

— Узнал? — спросила она с ухмылкой.

— Да, — кивнул Кай. — Видел тебя во сне. Ты сидела на одном из престолов. Между Агнисом и Неку. У тебя тогда тоже были короткие волосы. Но не седые, а желтые. И одежда твоя была желтого цвета. Руно на плечах так уж точно.

— Тебе снятся ужасные сны, — помрачнела Пера, зачерпнула воды из ведра и протянула охотнику. — Я и то уже давно их не вижу. Выпей. Хотя все равно не напьешься… Лежи, лежи. Куда ты без портов-то. Твоя подружка ходила за тобой, как за младенцем. Похоже, это ей не впервой? Ты бы не баловала его, девка. А то ведь понравится ему вот так, чтобы на мягком да недвижно. В рот кладут, из-под седалища вынимают да водичкой ополаскивают. Что еще надо? Или ты не такой, зеленоглазый? Ты бы, Каттими, не себя амулетами да татуировками оплетала до непрогляда, а парня своего. А то ведь не все на тебя охотиться будут, и до него однажды доберутся.

— Ага, — пискнула девчонка.

— Непременно, — пробурчал Кай, пытаясь согнать со щек краску стыда.

— Чего хотел-то? — вдруг наполнила взгляд презрением старуха.

— Кикла сказала, что я должен увидеть тебя, — медленно сел и, стараясь придавить ладонью боль в груди, выдохнул Кай. — Сказала, что я должен увидеть каждого из двенадцати, но с тобой поговорить следует обязательно. Вопрос у меня есть к тебе.

— Что она говорила обо мне? — спросила Пера.

— Сказала, что ты упрямица. Что не можешь забыть своего могущества. Пытаешься собрать силу.

— Уже не пытаюсь, — медленно проговорила Пера. — Теперь я все больше думаю. Как тот взломщик, который сломал уже сотню отмычек и только после этого задумался, с чего это он взял, что отверстие в глухой стене — замочная скважина? А ты, значит, порученец по замочным скважинам?

— С чего ты взяла? — удивился Кай.

— На мать свою очень похож, — процедила Пера. — Почти одно лицо. Глаза отца, тут уж без сомнений, хотя и вижу, что научился уже менять их цвет, но лицо матери. Значит, она смогла пошатнуть купол. А я-то думаю, что же это Пагуба затянулась на этот раз… И многих ты уже увидел?

— Увидел кое-кого, — ответил Кай. — Но те, кого увидел в последние месяцы, мертвы. Кессар, Паттар, Агнис, Кикла.

— Бывает, — пробормотала Пера, погруженная, казалось, в собственные мысли. — Иногда полезно обрывать здешнюю юдоль. Потому как на самом деле мука не там, мука здесь. И пытка не там, пытка здесь. Каждый день, каждый час, каждую секунду.

Она подняла взгляд на Кая. Глаза ее были мутны.

— Интересно, что она затеяла на этот раз? Ее, похоже, защемило сильнее прочих. Которую тысячу лет не может успокоиться. Заточили мышку в глиняный шар, и вот она катит его и катит, надеется ударить о камень и выбраться, и невдомек ей, что во все стороны от ее шара долгие лиги мягкого песка…