Пепел и пыль
Шрифт:
— Побочные эффекты включают в себя отторжение любой магии, — отвечает Бен с запозданием. — И я не до конца уверен, касается ли это магии Нитей Времени.
— Хочешь сказать, выпив его, я могу отправиться обратно в наше время?
— Не совсем. Скорее, воспоминания Аполлинарии выйдут на первый план, отодвигая твоё собственное мышление. Есть вероятность, что это закончится полной потерей памяти.
— Или сумасшествием, в случае, если мне придётся мысленно сражаться со своей бабушкой за место в собственной голове.
Бен встаёт с пола
— Уж лучше пусть Христоф сделает тебя своим злобным напарником — из подчинения хотя бы есть шанс вернуться.
Я бросаю быстрый взгляд на флакончик.
— А что, если оставаться собой — это мой единственный шанс контролировать действия Риса и не дать ему зайти слишком далеко?
Бен ничего не отвечает, лишь шумно выдыхает и запускает пальцы в волосы. У Алексея они светлее, чем у самого Бена. Мне представляется, что они пахнут осенним солнцем, ванильным кремом или древесиной.
— Слушай, — после небольшой паузы, в течение которой он только лишь чудом не замечает, как внимательно я его разглядываю. — Слушай, — повторяет тише. — Мы не можем так рисковать.
— Вы и не будете, — напоминаю я.
— Ты забыла, как я говорил нам всем держаться вместе?
— Даже если вы почувствуете, что меня ранят, вы сами по сути будете в порядке, Бен.
— Но я не могу позволить тебе страдать за нас троих.
Я не спрашиваю почему, хотя, чего скрывать, уж очень хочется. Бен не жаловал меня, когда мы познакомились, да и после, несмотря на достаточное для притирки друг к другу время. Мне удалось найти язык со всеми или хотя бы окончательно понять, что за отношения будут между нами складываться, но с Беном… Это как заказывать блюдо дня в ресторане, не заглядывая в меню: кто знает, будет ли это картошка, которую я обожаю в любом виде, или рыба, которая из-за аллергии способна меня убить?
— Ты возьми её, — Бен подходит ближе, неотрывно глядя на флакончик в моей ладони. — Но прими только в том случае, если поймёшь, что это та самая крайняя необходимость.
Я зажимаю флакончик в кулаке. Бен поднимает глаза на меня.
— Спасибо, что сделал это, — говорю я.
— Мы своих не бросаем, — отвечает Бен. Я вижу знакомую мне улыбку: кривобокую, маленькую, но искреннюю — по крайней мере, в этот раз. — Тем более, раз уж я сейчас такой умник, нужно извлечь из этого максимальную выгоду.
Если Бен сейчас перенял на себя хотя бы четверть той доброты, которая наполняет сердце Алексея, то я понимаю, почему Аполлинария так и не смогла его отпустить.
— Умником ты мне нравишься больше, чем задиристым засранцем, — говорю я.
Бен фыркает. Сначала, кажется, хочет что-то возразить, но потом его лицо вдруг меняется с готового выдать очередную остроту на спокойное и примирительное. И он отвечает:
— Возьму на заметку.
Незнакомка. Глава 5
Оказывается, Родя знает Розу, будущую возлюбленную Христофа, не хуже меня: они, будучи соседями, общаются семьями уже не первое поколение. Именно Родя несколько лет назад
Когда мы с Родей подходим к дому семьи Розы, видим её играющую в саду со своими младшими братом и сестрой: такими же светловолосыми близнецами, чьи имена созвучны, а потому невольно хочется придумать какую-нибудь песенку-дразнилку.
Роза машет нам, приглашая пройти дальше.
— Очень рада вас видеть!
Роза — самая старшая из детей в семье, но она младше нас с Родей: сейчас ей семнадцать. А внешне и вовсе совсем ещё юная. В голове возникает образ, который Влас показал мне по воспоминаниям Риса. Точно как та взрослая женщина с большими глазами и острым подбородком, Роза хрупкая, маленькая и напоминает одомашненную птичку, живущую в медной клетке.
— Взаимно, — Родя треплет Розу по голове, и та, сморщив носик, отклоняется в попытке увильнуть от этого прикосновения.
У Роди нет родных братьев и сестёр, и всю заботу и любовь он дарит окружающим людям. Из-за этого Аполлинарию часто мучает страх за то, что однажды кто-то решит воспользоваться добротой её друга в корыстных целях.
— Аполлинария, ты выглядишь очень уставшей, — замечает Роза, хмуря брови. — Тебе нездоровится?
— Нет, всё хорошо. Спасибо, что поинтересовалась.
— Брось! Ты бледнее мела! Пойдёмте в дом, я угощу вас чаем. Матушка испекла пирог с ягодами…
Остаток фразы я уже не слушаю. К нам подбегает здоровенный пёс, чья шерсть золотом переливается на солнце. Сначала он кидается мне в ноги, а когда понимает, что не получит желаемого, переходит на Родю. Тот приседает на корточки и начинает трепать собаку по бокам и холке. Радости пса нет предела. Он падает на землю и переворачивается на спину, подставляя пузо. От этого зрелища мне становится невероятно спокойно.
— Не печалься, Сэм, — говорит Родя, обращаясь к собаке. — Апа тебя любит, просто у неё выдалась череда нелёгких дней.
Родя поднимает глаза на меня, я отвечаю ему кроткой улыбкой и благодарным кивком. А собака словно всё понимает и решает дать мне второй шанс. Поднимается на лапы и осторожно так, внимая каждому моему движению, подходит ближе. Я наклоняюсь, глажу её макушку и в благодарность получаю взгляд, от которого тает сердце.
— И Сэм всё так же тебя обожает, — констатирует Родя, выпрямляясь.
Уже в доме мы размещаемся в столовой, где вокруг нас принимаются бегать близнецы. Роза совершает несколько попыток их усмирить, но они не увенчиваются успехом, поэтому она лишь обречённо выдыхает и просто следит за тем, чтобы никто из них не поранился.
— Отец с матушкой отправились в конюшню, — поясняет она, когда Родя задаёт ей вопрос, присоединятся ли к нам её родители. — Около двух часов назад, вернутся только вечером. Я хотела попросить тебя помочь мне присмотреть за близнецами, но не знала, вдруг ты на занятиях.