Пепел кровавой войны
Шрифт:
— Даже собака способна понять божественное слово, если произнести его достаточно властно, — заявил кардинал в черной сутане, ярко-красной шапочке и с такого же цвета лицом, который, вероятно, был золотым рупором своих собратьев по святому престолу. — Но некоторые собаки, даже услышав приказ, не желают повиноваться, пока их не усмирят. Каким благословенным подарком станет плеть для этих невинных существ!
Когда этот кардинал Дай Что-То Там переправил Марото со спутниками на флагманский галеон, они встревожились, но все же не так, как теперь, когда он вел их на золоченой цепи к городской стене. Вдоль бухты тянулась широкая набережная, но, даже если бы целый флот встал на якорь возле города, никто не смог бы войти внутрь, пока закрыты древние ворота.
— Интересно, далеко ли идти по берегу, чтобы увидеть край непорочновской стены? — спросила Ники Хюн.
— Намного дальше, чем нам нужно, — ответил один из закованных в броню сопровождающих, что держался между первой пленницей и кардиналом.
— Она тянется вдоль всей бухты до Горького залива, и это должно быть величайшее чудо с Века Чудес, — продолжала Ники Хюн. — Настоящее волшебство, раз уж вы, имперцы, не заметили, как мы построили прямо под вашим носом огромную стену между вами и Линкенштерном.
— Вероятно, имела место взятка, и уж точно не обошлось без упрямого невежества, — добавила Бань, наконец-то решившая посмеяться над своими тюремщиками. — Кокспар и Леми стойко противились экспансии непорочных, но Мелечеш находился по другую сторону бухты, поэтому у Дарниелла был, что называется, более прогрессивный взгляд на северных соседей. Не удивлюсь, если волокита, ожидающая торговцев в Линкенштерне, — это своего рода плата за быстрый проезд. Здесь каждый день ходят баржи между Дарниеллом и Мелечешем, и никаких задержек.
— Времена таких мелких грехов прошли. Каждый ответит за свои проступки и получит что заслужил. — Кардинал указал на заостренные шипы, что венчали укрепления гавани, и обернулся с самой отвратительной усмешкой, какие только бывают на физиономиях у этих фанатичных придурков. — Когда вы сами окажетесь на этой стене, сможете сколько угодно молиться и пялиться на ограду, которую ваши соплеменники построили, чтобы не платить Цепи десятину.
— Если надеешься, что хоть один крупный торговец из Линкенштерна заплатит Цепи чем-нибудь, кроме засохшего дерьма, то ты еще больший дурак, чем Дурнючий Марото! — выкрикнула Бань и тут же получила девятихвостой плетью по и так уже исполосованной спине.
Должно быть, охранники считали ее совсем обезумевшей, если продолжали истязать женщину, которая носит пыточные орудия, как другие — карманный нож. Но Марото знал ее лучше. После всего того, что они вытворяли на Джекс-Тоте, а потом и на корабле, он не сомневался, что капитану Бань и самой требуется нечто покрепче, чем ореховый прут, которым она его охаживала.
— Кардинал, вы сказали, что мы перешли от мелких грехов к крупным ставкам, и тут я с вами согласен. — Марото полагал, что за время плавания примирился с судьбой, но, увидев насаженные на шипы человеческие тела, решил, что не будет ничего плохого, если он попытается облегчить свою участь. — Джекс-Тот поднялся из глубин и замышляет недоброе, и теперь нет смысла вспоминать старые распри. Конечно, я кобальтовый, а вы цепист, но это было важно лишь до тех пор, пока Ассамблея вексов не объявила войну Звезде. Мы все должны объединиться, смертные против монстров, разве не так?
— Устами анафемы благовещают святые, — ответил кардинал, когда море черных одежд расступилось, оставив их на опустевшей части набережной перед городскими воротами. — Старые обиды действительно нужно отбросить, и ты, гнусный пособник гибели мира, должен помочь нам в преодолении прежних разногласий.
— Пособник... гибели мира? — переспросил Марото, немного уязвленный.
Кардинал попал в самую точку.
— Ты забыл сказать «гнусный», — подсказала Бань. — Гнусный пособник гибели мира и никудышный любовник.
— Не лжесвидетельствуйте перед кардиналом, капитан, — сказал Марото, готовый признать прошлые грехи, но не способный пожертвовать этим поводом для гордости просто потому, что Бань все еще в дурном настроении. — Мы оба знаем, что я демонски хорош и сверху, и снизу, и в середине.
— Заткните им грязные рты! — приказал кардинал.
Охранники воспользовались для этого плетеным ремнем Марото, и он обернулся к Бань, чтобы напомнить ей, как лихо смотрится с кляпом во рту. Кляп и в самом деле подходил ему лучше, чем ей. Казалось, пиратка готова в любой момент прокусить кожу или прожечь ее пылающим взглядом. Марото так же взглядом попытался успокоить Бань, а она, вероятно, сжалилась над ним и, когда приказали встать на колени, подчинилась, не вынуждая охранников доставлять ей новые неприятности.
Марото постарался пристроить колени поудобней, и не на булыжниках мостовой, а на собственных лохмотьях, поскольку не сомневался, что проведет здесь целый день. Независимо от того, как давно имперский флот обменялся сообщениями с имперским же городом, Донг Вон прав: сотрудничество Азгарота с Вороненой Цепью — дело не привычное ни для флотских, ни для городских. Мрак и преисподняя! Даже если бы эти две силы находились в дружеских отношениях, местным властям пришлось бы готовить пышный ритуал по случаю прибытия в город такой огромной армии. Прибавьте к этому привычку цепистов растягивать любой простейший вопрос в бесконечный спектакль, и будет большой удачей, если их впустят в Дарниелл раньше чем через неделю.
Святой престол, вероятно, привез удобные кресла прямо из Диадемы, и в то время, как остальная часть благословенной армии преклонила колени на омытых морской водой камнях, кардиналы устроили себе насест на открытой площадке между пленниками и городской стеной. Тот кардинал, что держал их цепь, поднял руку в черной перчатке, и над толпой цепистов зазвучал многоголосый церковный гимн. Либо в первые ряды поставили самых лучших певцов, либо это был еще один дар Падшей Матери, наделившей всех своих любимых детей золотыми голосами.
Марото скосил глаза на стофутовые ворота. То, что он поначалу принял за неровные белые камни, оказалось тысячами человеческих черепов. Зрелище ничуть не лучше, чем ожидание собственной казни. Когда он был молодым варваром, считал, что одержимость смертью — признак старости; после того как твой песок высыпается почти без остатка, ты теряешь способность сосредоточиваться на жизни. Ему совсем не нравилось думать, что он уподобился жалким старцам, которые всегда раздражали его, но что делать, если повсюду видишь лишь мрачные напоминания о смерти? Как не обращать на них внимания?