Пепел. История Джей и Майкла
Шрифт:
– Прости, я не должна была спрашивать тебя. Напоминать тебе о горе, – виновато произношу я.
– Итак, переключимся. Прошло двадцать шесть человек по здоровью, нам с тобой из гонки надо выбить шестерых, и мы будем свободны. – А Саманта определенно располагает к себе.
Вот теперь я улыбаюсь искренне, но с небольшим сомнением и в ответ вижу то же самое. Это самая странная беседа за долгое время. Я не знаю ее. Она не знает меня. Но у нас есть общая цель. Свобода.
– Да, уже объявили, что будет еще два этапа, ориентирование на местности по картам и борьба, плюс умение пользоваться оружием. Пойдем отметим, следующий
– Отметим? – не понимаю я.
– Раньше так говорили. – Смеется Саманта. – Типа отрывались, тусовались и так далее, но мы можем выпить по стакану воды с запахом плесени. Как тебе?
– Нет, я пойду к маме, хочу побыть с ней, пока есть возможность. Увидимся с утра здесь же.
– Хорошо, если надумаешь, заходи ко мне – третий блок, конура номер триста четыре.
Выхожу из зала и чувствую, как спину мне проживает чей-то взгляд. Хотя я знаю кому он принадлежит и готова поспорить, Сенатор явно не доволен. Ведь я ослушалась. А его указам все должны подчиняться беспрекословно.
Всего у Сенатора было четыре жены, все молоды и привлекательны, ровно до того момента, как он замечал их.
Имя первой Элла Фостер, ей было двадцать один год, когда Рональд Эшвуд взял ее в жены. В двадцать три она погибла, как говорят: упала с лестничного пролета и сломала себе обе ноги, руку и шею.
Вторую звали Рейна Батт ей едва исполнилось восемнадцать, как она стала миссис Эшвуд. Она была сиротой и вступиться за нее было некому, да и вряд ли появились бы желающие. Ее он мучал дольше всех, она практически не выходила из их отдельного отсека, соединенного с кабинетом Сенатора. Но туда часто приходил врач. Умерла она в двадцать два, утонула в ванной.
Третьей супругой была двадцатилетняя Алисия Бичем, умерла через три месяца после замужества – покончила с собой. Повесилась в тренировочном зале. Нашел ее тело утром мой нынешний тренер, по его словам он даже ее не узнал, все тело было покрыто багровыми синяками, а на правой руке отсутствовал средний палец.
Ну и четвертая жертва – это, как оказывается, сестра Саманты – Лия Келли. Она провела с ним полтора года, ее тоже редко кто видел. Как всегда любит говорить Сенатор: «Институт брака нужно чтить и уважать, жена должна своим видом радовать только мужа». Как она умерла никто не знает, об этом даже не объявили. Все поняли, что он вдовец, когда на собрании он появился в своем черном «траурном» костюме в четвертый раз.
Самое обидное в этой истории то, что никому нет дела до того, что этим стадом идиотов управляет неуравновешенный человек с садистскими наклонностями. Они все думают: «вот сегодня день прожили и уже хорошо», а что там с другими? Да плевать. Возможно, я бы тоже так относилась, если честно, просто все это касается меня напрямую. Хочется верить, что если бы мой папа был здесь, то обязательно спас бы меня. Я искренне надеюсь, что он один из лучших людей на этой планете. Он – это единственное, о чем говорит мама, когда более-менее выплывает из дурмана.
После всех этих ужасных смертей я просто боюсь представить, что ожидает меня через полгода. Раньше я недоумевала, почему Сенатор ждет все это время, следуя пункту договора, но в один из дней я узнала причину. «Ожидание делает мой приз более желанным» – цитата Рональда Эшвуда.
Глава четвертая
Не успеваю дойти до комнаты, как мне преграждает дорогу Люк. Знакомьтесь – это шестерка Сенатора. И его данная перспектива очень даже устраивает. Он почти волоком тащит меня в кабинет, хотя у меня и в мыслях не было сопротивляться. Какой в этом резон? В каком-то смысле я даже ждала такого поворота событий. Один тоннель, второй, третий. Дверь. Толчок в спину. Щелчок замка за мной – как выстрел в тишине.
Вдох.
Выдох.
Сенатор сидит за столом и крутит в руках свою любимую перьевую ручку, как он говорил, только ей он подписывает смертельные приговоры. Челюсти сжаты, аж желваки ходят ходуном, боюсь представить, что творится в его больной голове. Еще страшнее подумать, что он со мной сделает.
Переминаюсь с ноги на ногу, не могу устоять на месте. От него веет чем-то загробным, холодным и затхлым, от этого мне не по себе. Всегда при виде Сенатора Рональда чувствую себя напуганной семилетней девочкой, и каждый раз борюсь с этим чувством. В девяти из десяти случаев я проигрываю. Прекрасно понимаю, если он увидит хотя-бы каплю страха – это доставит ему неимоверное удовольствие, а это последнее чего я хочу. Стараюсь не спускать взгляда с ручки, которая кочует от пальца к пальцу, лишь бы не смотреть на его недовольную физиономию.
– Ты ослушалась. Почему? – приказным тоном спрашивает он.
Голос ледяной, но обманчиво спокойный, значит скоро он начнет метать громы и молнии, и направлены они будут исключительно на меня. Сама напросилась.
Я молчу.
Он ждет ответа.
И дождется, я знаю. Не скажу по-хорошему, будет по-плохому. А мое физическое состояние сейчас важно как никогда. Завтра бой.
– Так нужно было.
Понимаю, звучит по-детски, но что я еще могу ему сказать? От страха сводит все суставы так, что я и пошевелиться то не могу. От грохота подскакиваю, на пол летит все, что было на столе: книги, журналы, какая-то статуэтка в форме льва. После он плавно опускает ручку на стол и располагает свои руки по бокам от нее, упираясь пальцами на поверхность, и так давит на столешницу, что она жалобно скрипит. Голова наклонена вниз, что не дает мне возможность увидеть бурю в его глазах, а я уверена она там присутствует.
– Ты – мелкая тварь, я на протяжении стольких лет заботился о тебе, оберегал! И что же я получаю взамен?! Я тебе отвечу. Непослушание – вот что! Я такого неуважения, не потерплю от своей невесты! – Ублюдок выпрямляется, и теперь я вижу бурю негодования, которая вот-вот снесет меня.
Сенатор огибает свой стол плавно, словно хищник перед броском и резко подлетает ко мне, хватает за шею и медленно сдавливает ее, я не шевелюсь, не должна показывать страха перед ним, ни перед ним, ни перед кем-либо. Не убьет. Знаю… надеюсь.
– Я этого никогда не просила. – Мой писк.
– Вот как ты заговорила, ну я тебе напомню. Когда тебе было десять лет, ты мне сказала, что не хочешь больше видеть дружка твоей матери. Припоминаешь? – От его криков мурашки пробегают по позвоночнику.
Пальцы Сенатора как щупальца еще сильнее впиваются в кожу, тем самым перекрывая мне кислород, против моей воли руки поднимаются, и я пытаюсь оторвать его от себя, но он не отпускает, а наклоняется еще ближе к моему лицу и наши носы соприкасаются, орет так, что слюна брызжет. И этот тошнотворный запах трав…